Играй с другими детьми. Учись у Эрны ткать. Она
очень хорошая и добрая. Что до меня, то я вернусь, когда смогу,
однако сколько дней меня не будет, я не знаю. Ты веришь, что я
вернусь вместе с Чессой?
— Это будет трудно, отец. Но ты ведь не оставишь её в Данло,
даже если она тебя очень рассердит?
— Нет, я твердо обещаю привезти её домой, после чего обрушу
на её упрямую голову потоки ругательств.
Кири прожевала кусок морского окуня, улыбнулась и кивнула.
— А вот и твои тети: Мирана и Ларен. Пообещай мне ещё раз в
их присутствии, что будешь хорошо себя вести.
— Я обещаю, — сказала Кири, одарив Мирану и Ларен улыбкой, —
что буду кушать и буду жива, когда отец вернется вместе с Чессой.
Но знаешь, отец, мне все-таки хочется считать палочки.
Клив застонал, как от зубной боли, и подбросил Кири в воздух.
— Никаких палочек, моя крошка! И ешь, поняла?
Йорк, столица Данло, королевский дворец
Неделю спустя
Чесса грызла яблоко. Оно было в меру кислое и твердое — как
p`g такие ей и нравились. Рагнор сидел на стуле и пытался извлечь
мелодию из небольшой арфы. Играя, он старательно пел любовную
поэму, которой его научил Барик, придворный скальд. Стихи поэмы
рифмовались, но Рагнору никак не удавалось совместить рифмы и
мелодию.
Чесса взяла ещё одно яблоко и откусила кусок. Сегодня она
весь день ничего не ела, потому что и за завтраком, и за обедом ей
пришлось сидеть за одним столом с королем. Он внушал ей
одновременно страх и омерзение, и сочетание этих двух ощущений
начисто лишило её аппетита. Король сказал, что сам ляжет с нею,
если Рагнор не сумеет хорошо её потешить, и что уж он-то
непременно заставит её кричать от наслаждения. Потом он добавил,
что, если она в достаточной мере понравится ему в постели, он
позволит ей пережевывать его кушанья.
Когда Чесса думала об этом, её передергивало. Наконец Рагнор
допел свою поэму до конца.
— Тебе понравилось?
— О да, я обожаю музыку. Право, Рагнор, твой пыл тронул меня.
Знаешь, я попросила Барика научить меня нескольким колыбельным,
чтобы я могла петь их ребенку Клива, когда он появится на свет.
Рагнор замахнулся на неё арфой, выругался и, швырнув арфу на
пол, принялся её топтать. При каждом ударе его ноги по хрупкому
инструменту Чесса довольно улыбалась.
— Чтоб тебя разорвало! — орал Рагнор. — Сейчас же замолчи,
замолчи! Ты не родишь его ребенка, Чесса. Я это запрещаю!
Проклятый Клив, я должен был сообразить, что он непременно
соблазнит тебя. Паршивый ублюдок! Соблазнит просто для того, чтобы
стать мне поперек дороги. Он врал, будто хочет, чтобы ты вышла за
Вильгельма Нормандского. На самом деле он хотел заполучить тебя
сам.
— Он был очень рад, когда узнал, что я вовсе не беременна от
тебя, — сказала Чесса, откусывая яблоко ещё раз. — Ему
понравилось, что я была девственницей. Когда он понял, что он у
меня первый мужчина, то совершенно потерял голову и уже не мог
остановиться. Это было прекрасно, во всяком случае для него.
— Ты рассердила моего отца. Тебе не следовало выкладывать
ему, что ты беременна от Клива, — и все только из-за того, что он
сказал о своем желании переспать с тобой и заставить тебя кричать
от наслаждения. |