|
Если бы мы им это сказали, они бы только посмеялись. Но Меррик — мой и только мой. Я никому не позволю причинить ему зло. Помню, как-то раз его пырнули ножом в Руане, и он ничего мне не сказал. Я была так зла, что хотела убить его своими руками. Чесса была полностью согласна с Ларен. До стоящей на возвышении крепости было шагов сто, и, глядя на нее, Чесса подумала, что Клив был прав. С каждым шагом ей становилось все холоднее, несмотря на то, что солнце ярко светило у неё над головой. Казалось, леденящий холод исходил из самой крепости. Это было очень странно. Дойдя до огромной двери крепости, тот из стражей, что заговорил с ними первым, обернулся и сказал: — Оставайтесь здесь. И возьмите девочку на руки. Тут есть собаки, они могут сбить её с ног и поранить. Клив взял Кири на руки. Она была явно испугана, но не пожаловалась ни единым словом. Клив был горд за нее. Они стояли перед громадной, потемневшей от времени дубовой дверью. Железные засовы на ней выглядели такими старыми, словно им было много веков. Неужели крепость и впрямь такая древняя? Нет, в это трудно поверить. Кто же её построил? Его отец? Его дед? Клив смотрел на мощную бревенчатую стену и пытался припомнить, как выглядела крепость, когда он был ребенком. Внезапно откуда-то всплыло очень раннее воспоминание: множество людей, входящих в Кинлох, каждый что-то несет, все весело болтают, перекрикиваются, k`~r собаки, кричат и играют дети. Затем все пропало, осталась только эта крепость, от которой веет холодом и которая кажется такой же древней и незыблемой, как окружающие её холмы. Теперь здесь не слышно ни криков, ни лая, ни смеха — воздух кажется пронизанным какой-то тяжелой, мертвящей тишиной. По дороге Клив видел работающих на полях рабов, но они не разговаривали друг с другом. Видел он также и свободных мужчин: как викингов, так и других, похожих на их четырех провожатых, таких же низкорослых и темноволосых и с такими же синими узорами на лицах. Около двух десятков женщин стирали белье, другие нанизывали на веревки лососей для сушки на зиму. Все были заняты делом и все молчали, будто набрав в рот воды. От этого молчания становилось не по себе. Клив почувствовал, как Кири прижалась к нему и задрожала. — Не бойся, золотце, — шепнул он ей на ухо. Дверь наконец отворилась, и появившийся на пороге воин сказал: — Господин Варрик примет вас. Они вошли в огромный темный зал. Несколько женщин стояли у очага, помешивая большими деревянными половниками в висящем над огнем котле. Возле стены ещё две женщины ткали на ткацких станках. Около дюжины мужчин чистили и смазывали оружие. Все они — и женщины, и мужчины — молчали. Через открытые в дальнем конце зала громадные ставни лился поток яркого света. Прорезая окружающий полумрак, слепящие лучи солнца ложились на деревянный помост и стоящего на нем человека в черном. Человек не шевелился — неподвижный черный силуэт в потоке солнечного света, похожий на мрачный призрак, внезапно явившийся, чтобы сеять ужас. Кири тихонько заскулила и уткнулась лицом в шею отца. Вокруг по- прежнему никто не двигался, никто не говорил. Похоже, что никто не решался даже дышать. — Подойдите ближе, — сказал человек в черном низким звучным голосом, заполнившим собою каждый уголок зала. Клив передал Кири Чессе. — Оставайся с Чессой, детка. |
