|
Думаем податься с этими денежками домой. Я не прочь обзавестись фермой где-нибудь в Девоне. -- Истерлинг удовлетворенно ухмыльнулся. Пайк усмехнулся тоже, но ничего не сказал. Он был вообще небольшой охотник переливать из пустого в порожнее, о чем выразительно свидетельствовало его худое суровое обветренное лицо. Истерлинг откашлялся и заговорил снова: -- Так вот, мы с Роджером порешили, что, по справедливости, следует внести кое-какие изменения в наш договор. У нас ведь было положено, что я беру себе одну пятую, а потом все остальное делится поровну на три части между тремя командами наших кораблей. -- Да, так было положено, и, по мне, это правильно и справедливо, -- сказал Пайк. -- А вот мы, Роджер и я, хорошенько обдумали все и теперь другого мнения. Пайк открыл было рот, чтобы возразить, но Истерлинг его перебил: -- Мы с Роджером никак не согласны, что ты получишь одну треть на своих тридцать ребят, а мы тоже получим по одной трети, когда у каждого из нас по сто пятьдесят человек команды. Капитан Пайк вскипел: -- Так вот, значит, зачем ты все старался подставлять головы моих ребят под испанские пули! Тебе надо было, чтобы их всех поубивали! А теперь, ясное дело, у нас осталось меньше четверти всей команды! Черные брови Истерлинга сошлись на переносице, глаза злобно сверкнули. -- Что такое ты тут мелешь, капитан Пайк? Какого дьявола, будь любезен объясниться. -- Это клевета, -- холодно произнес Галлоуэй. -- Грязная клевета. -- Никакая не клевета, а чистая правда, -- сказал Пайк. -- Чистая правда, вот оно что? Истерлинг улыбался, и тощий, жилистый решительный Пайк почуял недоброе. Блестящие обезьяньи глазки Галлоуэя приглядывались к нему с какой-то странной усмешкой. Казалось, в самом воздухе этой душной, неопрятной каюты нависла угроза. Перед мысленным взором Пайка промелькнули картины жестокости и зверств -- бессмысленной жестокости и зверств, свидетелем которых он был не раз за время своего плавания с Истерлингом. Ему припомнились слова капитана Блада, предостерегавшего его от содружества с этим низким, коварным человеком. Если прежде у него еще не было полной уверенности в том, что Истерлинг сознательно подставлял под удары его матросов, то теперь он уже больше в этом не сомневался. Пайк чувствовал себя как лунатик, который, внезапно пробудясь, видит, что только один шаг отделяет его от пропасти. Чувство самосохранения заставило его сбавить тон -- ведь иначе пуля может уложить его на месте, он это понимал. Откинув с покрывшегося испариной лба взмокшие волосы, он заставил себя ответить спокойно: -- Я хочу сказать одно: если мы потеряли много людей, то для общего же дела. Оставшиеся в живых скажут, что будет не по чести менять теперь условия дележа. |
