Изменить размер шрифта - +

но я не могу сделать так, чтобы  хоть у одного из вас моя частная ассоциация
тоже  стала непреложным знаком,  механизмом,  неукоснительно реагирующим  на
вызов и срабатывающим всегда одинаково".
     Один  из соучеников  Кнехта,  ставший позднее первым архивариусом Игры,
рассказывал, что  Кнехт был мальчик  нрава  в  общем тихо-веселого, во время
музицирования  у  него бывал порой  на  диво задумчивый или  блаженный  вид,
пылкость и страстность он обнаруживал чрезвычайно редко, главным образом при
ритмической  игре в мяч,  которую очень любил.  Несколько раз, однако,  этот
приветливый здоровый мальчик обращал на себя внимание и вызывал насмешки или
даже тревогу, так было в нескольких случаях отчисления учеников, в начальных
элитных школах  часто необходимого. Когда впервые один его одноклассник,  не
явившийся ни на занятия, ни  на игры, не  появился и на другой день  и пошли
толки, что  тот  вовсе не болен, а отчислен, уехал и не  вернется, Кнехт был
будто бы не просто печален, а несколько дней словно бы не в себе. Позже,  на
много  лет  позже,  он  сам  будто  бы  высказался   об  этом   так:  "Когда
какого-нибудь ученика отсылали обратно  из  Эшгольца  и  он  покидал нас,  я
каждый раз  воспринимал это как чью-то смерть. Если бы меня  спросили, в чем
причина моей печали, я сказал бы,  что она в сочувствии бедняге, загубившему
свое  будущее легкомыслием  и ленью, и еще в страхе,  страхе, что и со мной,
чего доброго, случится такое. Лишь пережив несколько подобных случаев и уже,
в сущности, не веря, что эта же участь может постичь и меня, я стал смотреть
на вещи  немного  шире.  Теперь  я  воспринимал  исключение того  или  иного
electus'a  не только как  несчастье и наказание, я ведь  знал теперь, что во
многих случаях сами  отчисленные рады вернуться домой. Я  чувствовал теперь,
что дело тут  не только  в суде и  наказании,  жертвой  которых  может стать
человек  легкомысленный,  но что "мир", внешний  мир,  из  которого  все мы,
electi, когда-то пришли, перестал существовать совсем не в той мере, как мне
это  казалось,   что  для   многих  он   был,  наоборот,   великой,   полной
притягательной силы реальностью, которая их  манила и наконец  отозвала.  И,
может быть, ею он был не только для единиц, а для всех, может быть, вовсе не
следовало считать  тех,  кого этот  далекий  мир  так притягивал, слабыми  и
неполноценными;  может быть, кажущийся  провал, который они потерпели, вовсе
не был ни  крахом, ни неудачей, а  был прыжком  и поступком, и,  может быть,
это,  наоборот, мы,  похвально остававшиеся в Эшгольце, проявляли слабость и
трусость". Мы увидим, что  несколько позднее  эти  мысли очень живо занимали
его.
     Большой радостью было для  него каждое свидание  с мастером музыки.  Не
реже  чем   раз  в  два-три  месяца,  приезжая  в  Эшгольц,  тот  посещал  и
контролировал уроки музыки и водил дружбу с тамошним учителем,  чьим  гостем
нередко бывал в течение нескольких дней. Однажды он сам руководил последними
репетициями  вечерни  Монтеверди.
Быстрый переход