Все, что мастер мог сказать словами, Кнехт узнавал
между прочим, во время коротких прогулок или за едой.
Мы знаем, что тогда же Кнехт получил у магистра и какие-то первые
намеки и указания насчет игры в бисер, но никаких подлинных слов до нас не
дошло. Большое впечатление произвела на него забота его хозяина о том, чтобы
спутник Иозефа не чувствовал себя всего лишь придатком. Ничего, кажется,
этот человек не упускал из виду.
Краткое пребывание в Монтепорте, три урока медитации, присутствие на
дирижерских занятиях, несколько разговоров с мастером имели для Кнехта
большое значение; для своего короткого вмешательства магистр безошибочно
выбрал наиболее благоприятный момент. Главной целью его приглашения было
приохотить юношу к медитации, но не менее важно было это приглашение само по
себе, как отличие, как знак того, что за ним следят и чего-то от него ждут:
это была вторая ступень призвания. Ему позволили заглянуть во внутреннюю
сферу; если один из двенадцати мастеров так приближал к себе ученика этой
ступени, то означало это не только личное благоволение. Всякий поступок
мастера был всегда больше, чем нечто личное.
На прощание оба ученика получили по маленькому подарку: Иозеф --
тетрадь с двумя хоральными прелюдиями Баха, товарищ его -- изящное,
карманного формата издание Горация. Прощаясь с Кнехтом, мастер сказал ему:
-- Через несколько дней ты узнаешь, в какую школу зачислен. Приезжать
туда я буду реже, чем в Эшгольц, но и там нам, наверно, удастся видеться,
если я буду здоров. При желании можешь мне раз в год писать, особенно о ходе
твоих занятий музыкой. Критиковать своих учителей тебе не запрещается, но
усердствовать в этом не стоит. Тебя ждет многое, я надеюсь, что ты покажешь
себя с лучшей стороны. Наша Касталия не должна быть простой элитой, она
должна быть прежде всего иерархией, зданием, где только целое дает смысл
каждому камню. Выхода из этого целого нет, и тот, кто поднимается выше и
получает задачи более значительные, не делается свободнее, он берет на себя
только все большую ответственность. До свидания, юный мой друг, твое
пребывание здесь было для меня радостью.
Кнехт и его товарищ двинулись обратно, в пути они были веселее и
разговорчивее, чем когда шли сюда, несколько дней в другой обстановке
оживили их, сделали свободнее от Эшгольца и тамошнего прощального
настроения, удвоили их жадность до перемен и будущего. На иных привалах в
лесу или над крутым ущельем в окрестностях Монтепорта они вынимали из мешков
свои деревянные флейты и играли на два голоса по нескольку песен. А когда
снова вышли на ту вершину над Эшгольцем с видом на школу и деревья,
разговор, который они в тот раз здесь вели, показался обоим давно канувшим в
прошлое, все вещи уже приобрели новый облик; они не сказали ни слова,
немного стыдясь чувств и слов, которые так быстро устарели и стали
бессодержательны. |