«Ты… кровожадный хуесос», – подумал Доббенс, хотя про себя и признал, что в этих словах была правда. Мёртвые молчат.

– О'кей. Наша задача теперь – придумать, как хоть чуть‑чуть ослабить бдительность охраны, – сказал ирландец. – Мне бы хотелось избежать необходимости прибегать к грубой силе.

– Я всё время думаю об этом, – сказал Алекс и помолчал, прежде чем продолжить. – Как выигрывают сражение армии?

– Что ты имеешь в виду? – спросил Миллер.

– Я имею в виду стратегический план – настоящий стратегический план сражения. Он срабатывает потому, что ты демонстрируешь противнику то, что он ожидает увидеть, не так ли? Надо заставить его клюнуть на фальшивку. Но фальшивка эта должна быть действительно на уровне. Мы должны сбить их с толку.

– Да, но как этого добиться? – спросил Миллер. Воцарилось молчание, и минуты через две Миллер кивнул:

– Ага, ясно.

Вскоре Алекс ушёл к себе в спальню, а Миллер остался сидеть возле телевизора, ещё раз просматривая все материалы. В целом, поездка оказалась очень полезной. План уже начал оформляться. Реализация его потребует массы людей, но в этом ничего удивительного не было.

Забавно, что он теперь стал куда меньше уважать Алекса. Парень он, конечно, компетентный, мозги у него работают будь здоров… Но эта дурацкая сентиментальность! Не то чтобы Миллеру доставляла удовольствие мысль об убийстве детей, но если революция этого требует, надо быть готовым заплатить эту цену. А кроме того, такие акты приковывают к себе внимание людей. Это говорит обществу, что ты и твоя организация – штука серьёзная. Пока Алекс не преодолеет в себе этих сентиментов, ему нечего рассчитывать на успех. Но это не его, Миллера, дело. Первая часть операции уже была ясна ему. Вторая часть тоже понемногу вырисовывалась. Однажды она уже провалилась… «Но в этот раз я её доведу до конца», – пообещал себе Миллер.

На следующий день Алекс вручил ему фотографии и подбросил до ближайшей станции вашингтонского метро. Оттуда Миллер сам добрался до аэропорта – ему надо было срочно вернуться домой.

* * *

Было уже около одиннадцати, когда Джек зашёл в спальню Салли. Собака, которую дочь назвала Эрни, спала в углу, свернувшись чуть видным клубочком.

Более умного шага он в жизни не совершал: Салли была без ума от собаки, и у неё почти не оставалось времени помнить о своей болезни. Она ковыляла за щенком изо всех сил. За это Джек прощал собаке и изжёванные ботинки, и все эти лужицы на полу. Ещё несколько недель и Салли совсем придёт в норму. Поправив одеяло, Джек тихонько вышел и направился в свою спальню. Кэти уже была в постели.

– Ну, как она?

– Спит ангельским сном, – ответил Джек и скользнул под одеяло.

– А Эрни?

– В углу. Его почти не видать. Только слышно, как хвостом по стенке колотит.

Он обнял Кэти. Прижиматься к ней, как прежде теперь надо было с оглядкой.

Он положил руку ей на живот – там, в глубине, угадывался ребёнок. «Как он там?» – спросил он.

– Успокоился, наконец. Такой шустрый… Не разбуди его.

Джеку показалось до смешного абсурдным, что можно разбудить ещё не рождённого ребёнка. Но с врачом не поспоришь.

– Его? – спросил он.

– Так утверждает Медж.

– А что она говорит о тебе?

– Со мной все в порядке. Не беспокойся.

– Хорошо, – выдохнул он и поцеловал её.

– И это все? – спросила она.

– Думаешь, тебе не повредит?

– Мне ведь завтра не надо на работу, – напомнила она.