"Твоя сестрица - дурочка",- говорил он мне бывало,
если речь заходила о ней. И кроме того, он, как мы тогда говорили, был
ястребом-курохватом. Ходил в одиночку, как и его отец, и если вдруг в округе
расцветала юная девица, за которой не было особого пригляда, он срывал этот
цветок, однако в самом городке никто не знал, чтобы у него были какие-то еще
отношения, кроме положенных по обычаю - с Флорой Мигель, и тех бурных, на
протяжении четырнадцати месяцев сводивших его с ума отношений с Марией
Алехандриной Сервантес. Самая распространенна точка зрения, может, как раз в
силу ее противоестественности, состояла в том, что Анхела Викарио защищала
кого-то, кого на самом деле любила, и выбрала для этой цели Сантьяго Насара,
думая, что братья никогда не решатся убить его. Я тоже попытался вырвать у
нее правду, когда пришел во второй раз, и выложил все свои доводы, один за
другим, но она, на миг оторвав взгляд от вышивания, отразила их:
- Не ломай голову, братец,- сказала она мне.- Это был он.
Все остальное она рассказала без недомолвок, вплоть до беды,
приключившейся в первую брачную ночь. Рассказала, что подружки подучили ее
напоить в постели мужа до бесчувствия и притвориться стыдливей, чем была,
чтобы он погасил свет, присоветовали промыться как следует раствором
квасцов, чтобы создать видимость невинности, и испачкать простыни ртутным
хромом, а наутро вывесить их всем на обозрение у себя во дворе, как положено
новобрачной. Только двух вещей не учли ее подружки-напарницы: Байардо Сан
Роман был необычайно стоек к спиртному, а за глупостью, которую пыталась
привить Анхеле Викарио мать, таилась чистота и порядочность. "Ничего такого,
что мне велели, я не сделала,- сказала она мне,- чем больше я думала, тем
больше понимала: все это гадость и нельзя такое делать никому, и уж подавно
- человеку, которому не повезло: женился на мне". Итак, она без опаски дала
раздеть себя в ярко освещенной спальне, и куда-то улетучилась все внушенные
ей страхи, так осложнявшие жизнь. "Все вышло очень просто,- сказала она
мне,- потому что я решила умереть".
Дело в том, что об этой своей беде она говорила безо всякого стыда,
чтобы скрыть другую беду, настоящую, которая сжигала ее изнутри. Никому бы
даже и в голову не пришло, пока она не решилась рассказать мне об этом: с
того момента, как Байардо Сан Роман отвел ее обратно в родительский дом, он
навсегда вошел в ее жизнь. Это был последний удар судьбы. "Когда мама била
меня, я вдруг вспомнила его,- сказал она мне.- И стало не так больно, потому
что это было: за него". Немного удивляясь самой себе, она опять думала о
нем, когда рыдала на софе в столовой. "Я плакала не из-за того, что меня
побили, и не из-за того, что случилось,- сказала она мне,- плакала о нем".
Она продолжала думать о нем, когда мать накладывала ей на лицо компресс из
арники, и когда услыхала крики на улице и набатный колокол, и когда ее мать
вошла и сказала, что теперь она может спать, потому что самое худшее
свершилось. |