Сразу же несколько цыган утихомирили взбунтовавшихся норовистых коней и, разведя их в стороны, освободили место вокруг лежавшего священника.
– Что случилось? – спросил один из цыган. – Что случилось?
– Продаете эту злобную тварь! – выкрикнул Боуман. – Его следует убить! Он ударил священника прямо в живот. Да не стойте как истуканы! Позовите доктора.
Один из цыган убежал, остальные низко склонились над лежавшим ничком человеком, а Боуман, воспользовавшись этим, удалился. Однако назвать его уход незаметным было нельзя. Тот самый темноволосый молодой человек, с которым Боуман ранее столкнулся, очевидно, видел все: он стоял неподалеку, делая вид, что рассматривает свои ногти.
Боуман уже почти закончил свой завтрак, когда вернулась Сессиль.
– Я запарилась, – объявила она, и это было заметно по ее виду. – И я голодна.
Боуман подозвал проходившего официанта.
– Ну?
– Она вошла в аптеку. Купила бинты – несколько ярдов – и массу кремов и мазей, а затем вернулась к своей кибитке – на площади, недалеко отсюда.
– Зелено‑белая кибитка?
– Да. В дверях ее ожидали две женщины, а затем они все вместе вошли внутрь.
– Две женщины?
– Одна средних лет, другая молоденькая и тоже с золотисто‑каштановыми волосами.
– Мать Мари и Сара. Бедная Тина.
– Что ты имеешь в виду?
– Просто гуляют. – Он посмотрел через двор. – Двое влюбленных птичек вон там.
Сессиль проследила за его взглядом и увидела ле Гран Дюка. Он сидел откинувшись, с видом человека, который чудом избежал голодной смерти, снисходительно улыбаясь Л иле, положившей свою руку на его и что‑то оживленно говорившей.
Боуман спросил:
– Твоя подруга – простушка, что‑то в этом роде? Сессиль холодно посмотрела на него:
– Не больше, чем я.
– Гм... Она, конечно, узнала тебя. Что ты сказала ей?
– Ничего, кроме того, что тебе нужно было срочно уехать.
– Она не удивилась, что ты тоже уехала?
– Я ей сказала, что мне так захотелось.
– Ты сказала, что я не доверяю Дюку?
– Ну...
– Не важно. У нее было что тебе сказать?
– Не много. Только то, что они остановились здесь, чтобы посмотреть молебен цыган сегодня утром.
– Молебен?
– Ну, эту... религиозную службу.
– В исполнении обычного священника?
– Так сказала Лила.
– Заканчивай завтрак. – Он отодвинул стул. – Я скоро вернусь.
– Но я думала... я думала, тебе будет интересно узнать, что сказал Дюк, его реакцию! В конце концов, для этого ты посылал меня.
– В самом деле? – Боуман казался рассеянным. – Позже.
Он встал и пошел в отель. Девушка озадаченно смотрела ему вслед.
– Высокий, говоришь, крепкого телосложения, очень ловкий?..
Кзерда потер свое избитое, забинтованное лицо, воскрешая в памяти болезненные ощущения, и посмотрел на четырех человек, сидевших у него в кибитке за столом. Это были Эль Брокадор, смуглый молодой человек, с которым Боуман столкнулся на улице, Ференц, Пьер Лакабро и все еще потрясенный и бледный Симон Серл, который пытался потереть болевшие от ударов Боумана места на шее и ноге одновременно.
– Его лицо смуглее твоего, – ответил Эль Брокадор. – И усы.
– Смуглые лица и усы продаются в магазинах. Он не может спрятать основную, характерную, присущую только ему черту – жестокость.
– Я надеюсь очень скоро повстречаться с этим человеком, – сказал Пьер Лакабро. |