Она ничего не ответила, потому что была буквально загипнотизирована тем, как ле Гран Дюк, держа в одной руке огромный стеклянный графин с розовым вином, другой руководил официантом, переносившим содержимое десертного столика на тарелку, стоявшую перед герцогом. Лила Делафонт сидела слегка приоткрыв от удивления рот.

– Я не знаю, – опомнилась Сессиль. – Он говорит, что он друг ее отца. – Она оглянулась в замешательстве и, увидев проходящего метрдотеля, обратилась к нему: – А кто тот джентльмен, что сидит с моей подругой?

– Дюк де Кройтор, мадам. Очень известный винодел.

– Скорее очень известный любитель выпить. – Боуман проигнорировал неодобрительный взгляд Сессиль. – Часто он бывает здесь?

– Последние три года, и всегда в это же время.

– В это время особенно хорошо кормят?

– Пища, сэр, великолепная здесь в любое время. – Метрдотель был оскорблен. – Монсеньор ле Дюк приезжает на ежегодный цыганский фестиваль в Сен‑Мари.

Боуман снова взглянул на Дюка де Кройтора, который уничтожал свой десерт с большим аппетитом.

– Теперь понятно, почему ему необходимо ведро для льда, – сказал он. – Чтобы охлаждать ножи. Разве вы не видите следов цыганской крови на них?

– Монсеньор ле Дюк является самым известным собирателем фольклора в Европе, – строго сказал метрдотель и добавил учтиво: – Исследование древних обычаев, мистер Боуман. В течение столетий сюда в конце мая приезжают цыгане со всей Европы поклониться мощам Святой Сары. Монсеньор ле Дюк пишет книгу об этом.

– Это место, – задумчиво произнес Боуман, – наводнено самыми невероятными писаками, которых вы когда‑либо видели.

– Я не понимаю, сэр.

– Зато я очень хорошо понимаю, – сказал Боуман и для себя отметил: – Зеленые глаза могут быть и очень холодными. Нет необходимости... А это что такое?

Послышался слабый, но постепенно нарастающий звук множества двигателей, словно по дороге ползла танковая колонна. Они взглянули в сторону патио: первые кибитки цыган двигались по извилистой крутой дороге к отелю. Те, что уже въехали в передний дворик, располагались в нем строгими рядами, другие въезжали через зеленую арку на отгороженное место для парковки автомобилей. Смрадный грохот бензиновых двигателей, который с полным правом можно было назвать невыносимым, представлял такой разительный контраст с мирной роскошью отеля, так резко нарушал его тишину и порядок, что даже ле Гран Дюк прекратил жевать. Боуман взглянул на метрдотеля, который задумчиво взирал на звезды и, казалось, беседовал сам с собой.

– Это и есть живой материал для мсье Дюка? – спросил Боуман.

– Да, сэр.

– А что теперь? Развлечения? Цыганские скрипки? Уличная азартная игра? Тиры? Киоски для продажи сладостей? Гадания по руке?

– Боюсь, что да, сэр.

– О Боже!

– Сноб! – четко произнесла Сессиль.

– Извините, мадам, – сухо сказал метрдотель, – я тоже придерживаюсь мнения мистера Боумана, но это древний обычай, и у нас нет ни малейших намерений обижать ни цыган, ни местное население. – Он снова взглянул на патио и нахмурился: – Извините, пожалуйста.

Он быстро прошел через патио к месту, где возбужденная группа цыган, очевидно, спорила. Главными действующими лицами в этой ссоре оказались мощного телосложения цыган, лет примерно сорока пяти, с хищным выражением лица, и почти потерявшая рассудок, многословная, готовая разрыдаться цыганка того же возраста.

– Пошли? – обратился Боуман к Сессиль.