К. М. Д. ".
Она не только сделала эту приписку, но, кажется, не хотела вообще
отправлять письмо, потому что оно пришло гораздо позже срока и сразу же
вслед за ним я получил третье. -- Тем временем приехал Алан, и его веселые
рассказы скрасили мою жизнь; он представил меня своему родичу, который
служил здесь в Шотландском полку, мог выпить больше того, что я считал
пределом человеческих возможностей, и ничем другим не выделялся; меня
приглашали на множество веселых обедов, и сам я дал их несколько, но это не
рассеяло мою тоску, и мы оба (я имею в виду себя и Алана, а вовсе не его
родича) много говорили о моих отношениях с Джемсом Мором и его дочерью.
Конечно, я стеснялся рассказывать подробности; и замечания, которые отпускал
Алан, слушая меня, отнюдь к этому не располагали.
-- Хоть убей, ничего не пойму, -- говорил он, -- но сдается мне, все же
ты свалял дурака. Алан Брек -- человек бывалый, но что-то не припомню, чтоб
я хоть краем уха слышал о такой девушке, как эта. Всего, что ты
рассказываешь, просто никак быть не могло. Видно, Дэвид, ты тут здорово
напутал.
-- Иногда мне и самому так кажется, -- сказал я.
-- И, что удивительно, ты, вижу я, ее любишь! -- сказал Алан.
-- Больше всего на свете, -- отвечал я, -- и боюсь, что буду любить до
гроба.
-- Чудеса, да и только! -- заключил он.
Я показал ему письмо с припиской Катрионы.
-- Вот видишь! -- воскликнул он. -- Эта Катриона, безусловно, не лишена
порядочности и, кажется, неглупа. Ну, а Джемс Мор просто враль. Он думает
только о своем брюхе да бахвалится. Однако, спору нет, он неплохо дрался при
Глэдсмюире, и то, что тут написано насчет пяти ран, сущая правда. Но вся
беда в том, что он враль.
-- Понимаешь, Алан, -- сказал я, -- совесть не позволяет мне оставить
девушку в таких дурных руках.
-- Да, хуже не сыщешь, -- согласился он. -- Но что будешь делать? Так
уж всегда у мужчины с женщиной, Дэви: у женщины ведь нет рассудка. Или она
любит мужчину, и тогда все идет как по маслу, или же она его терпеть не
может, и тогда хоть умри, все равно ничего не выйдет. Есть два сорта женщин:
одни готовы ради тебя продать последнюю рубашку, другие даже не взглянут в
твою сторону, такими уж их бог создал. А ты, видно, совсем дурень и не
можешь понять, что к чему.
-- Да, боюсь, что ты прав, -- сказал я.
-- А между тем нет ничего проще! -- воскликнул Алан. -- Я мигом обучил
бы тебя этой науке. Беда только, что ты, кажется, родился слепым!
-- Но неужели ты не можешь мне помочь? -- спросил я. -- Ведь ты так
искушен в этих делах.
-- Понимаешь, Дэвид, меня же здесь не было, -- сказал он. -- Я как
офицер на поле боя, у которого все разведчики и дозорные слепые. Что он
может знать? Но мне все время сдается, что ты свалял дурака, и на твоем
месте я бы попытался начать снова. |