|
-- Люблю, -- ответил я. -- Ты же знаешь... Люблю. -- Я давно уже не принадлежу себе, -- сказала она. -- С самого первого дня я ваша, если вы согласны принять меня! Мы были на холме; дул ветер, и мы стояли на виду, нас могли видеть даже с английского корабля, но я упал перед ней на колени, обнял ее ноги и разразился рыданиями, которые разрывали мне грудь. Буря чувств заглушила все мои мысли. Я не знал, где я, забыл, отчего я счастлив; я чувствовал только, что она склонилась ко мне, ощущал, что она прижимает мою голову к своей груди, слышал, как сквозь вихрь, ее голос. -- Дэви, -- говорила она, -- ах, Дэви, значит, ты не презираешь меня? Значит, ты любишь меня, бедную? Ах, Дэви, Дэви! Тут она тоже заплакала, и наши счастливые слезы смешались. Было уже, наверное, около десяти утра, когда я наконец осознал всю полноту своего счастья; я сидел с нею рядом, держал ее за руки, глядел ей в лицо, громко смеялся от радости, как ребенок, и называл ее глупыми, ласковыми именами. В жизни не видел я места прекраснее, чем эти дюны близ Дюнкерка; и крылья мельницы, взмывавшие над холмом, были прекрасны, как песня. Не знаю, сколько мы сидели бы так, поглощенные друг другом, забыв обо всем на свете, но я случайно упомянул об ее отце, и это вернуло нас к действительности. -- Моя маленькая подружка, -- твердил я, и радовался, что эти слова воскрешают прошлое, и не мог на нее наглядеться, и мне было милым даже недавнее наше отчуждение... -- Моя маленькая подружка, теперь ты принадлежишь мне навеки. Ты принадлежишь мне навсегда, моя маленькая подружка. Что нам теперь этот человек! Она вдруг побледнела и отняла у меня руки. -- Дэви, увези меня от него! -- воскликнула она. -- Готовится что-то недоброе. Ему нельзя верить. Да, готовится недоброе. Сердце мое полно страха. Что нужно здесь английскому военному кораблю? И что тут написано? -- Она протянула мне письмо. -- Я чувствую, оно принесет Алану несчастье. Вскрой письмо, Дэви, вскрой и прочти. Я взял письмо, взглянул на него и покачал головой. -- Нет, -- сказал я. -- Мне это противно, не могу я вскрыть чужое письмо. -- Не можешь даже ради спасения друга? -- воскликнула она. -- Не знаю, -- ответил я. -- Кажется, не могу. Если б только я был уверен! -- Нужно просто сломать печать! -- настаивала она. -- Знаю, -- сказал я. -- Но мне это противно. -- Дай сюда, -- сказала она. -- Я вскрою его сама. -- Нет, не вскроешь, -- возразил я. -- Это немыслимо. Ведь дело касается твоего отца и его чести, дорогая, а мы оба его подозреваем. Да, место опасное, у берега английский корабль, твоему отцу прислали оттуда письмо, и офицер со шлюпки остался на берегу! Он, конечно, не один, с ним должны быть еще люди. |
