-- Меня нынче принимают последним, -- сказал он, вздернув плечи и
разводя руками. -- Так не всегда бывало, сэр, но времена меняются. Все
обстояло иначе, юный джентльмен, когда шпага была в чести, а солдатская
доблесть ценилась высоко.
Он растягивал слова, чуть гнусавя, как все горцы, и это почему-то меня
вдруг разозлило.
-- Мне кажется, мистер Макгрегор, -- сказал я, -- что солдат прежде
всего должен уметь молчать, а главная его доблесть -- никогда не жаловаться.
-- Я вижу, вы знаете мое имя, -- он поклонился, скрестив руки, -- хотя
сам я не вправе его называть. Что ж, оно достаточно известно: я никогда не
прятался от своих врагов и называл себя открыто; неудивительно, если и меня
самого и мое имя знают многие, о ком я никогда не слыхал.
-- Да, ни вы не слыхали, -- сказал я, -- ни пока еще многие другие, но
если вам угодно, чтобы я назвал себя, то мое имя -- Бэлфур.
-- Имя хорошее, -- вежливо ответил он, -- его носят немало достойных
людей. Помню, в сорок пятом году у меня в батальоне был молодой лекарь, ваш
однофамилец.
-- Это, наверное, был брат Бэлфура из Байта, -- сказал я; теперь уж я
знал об этом лекаре.
-- Именно, сэр, -- подтвердил Джемс Мор. -- А так как мы сражались
вместе с вашим родственником, то позвольте пожать вашу руку.
Он долго и ласково жал мне руку, сияя так, будто нашел родного брата.
-- Ах, -- воскликнул он, -- многое изменилось с тех пор, как мы с вашим
родичем слышали свист пуль!
-- Он был мне очень дальним родственником, -- сухо ответил я, -- и
должен вам признаться, что я его никогда и в глаза не видал.
-- Ну, ну, -- сказал Джемс Мор, -- это неважно. Но вы сами... ведь вы,
наверное, тоже сражались? Я не припомню вашего лица, хотя оно не из тех, что
забываются.
-- В тот год, который вы назвали, мистер Макгрегор, я бегал в
приходскую школу, -- сказал я.
-- Как вы еще молоды! -- воскликнул он. -- О, тогда вам ни за что не
понять, что значит для меня наша встреча. В мой горький час в доме моего
врага встретить человека одной крови с моим соратником -- это придает мне
мужества, мистер Бэлфур, как звуки горских волынок. Сэр, многие из нас
оглядываются на прошлое с грустью, а некоторые даже со слезами. В своем краю
я жил, как король; я любил свою шпагу, свои горы, веру своих друзей и
родичей, и мне этого было достаточно. А теперь я сижу в зловонной тюрьме, и
поверите ли, мистер Бэлфур, -- продолжал он, беря меня под руку и вместе со
мной шагая по комнате, -- поверите ли, сэр, что я лишен самого необходимого?
По злобному навету врагов все мое имущество конфисковано. Как вам известно,
сэр, меня бросили в темницу по ложному обвинению в преступлении, в котором я
так же неповинен, как и вы. Они не осмеливаются устроить надо мной суд, а
тем временем держат меня в узилище раздетого и разутого. Как жаль; что я не
встретил здесь вашего родича или его брата из Бэйта. |