|
Она отважно пробирается меж рядов, нетерпеливо поджав губы, заставляет сидящих встать и пропустить ее, со смехом спотыкается о вытянутые ноги. Пока убирают пальто, ее прижимают к Питеру, который привстал со своего места. Их ноги неловко переплетаются; он игриво дует ей в лицо, и волосы у нее над ухом шевелятся. Ее лицо и шея безмятежно блестят среди рева и грохота, и она стоит перед ним, сладкая, аппетитная, лакомая. А все потому, что она такая маленькая. Маленькая и легкая, он может поднять ее без труда, как пушинку; и это тайно как бы поднимает его самого. Но вот убрано последнее пальто, и они садятся рядышком в уютном тепле, среди веселой суматохи. Игроки бегают посреди зала, по гладким блестящим доскам. Мяч описывает в воздухе высокие кривые, но не долетает до потолка, где лампы забраны металлическими решетками. Раздается свисток. Судьи останавливают часы. Вбегают девушки, которые выкрикивают приветствия спортсменам, в желтых свитерах с коричневыми "О" и выстраиваются друг за другом, образуя словно бы железнодорожный состав. - О! - взывают они, как семь медных сирен, держа друг друга за локти, так что их руки составляют один огромный поршень. - О-о-о-о! - жалобно стонет Эхо. - Эл. - Эл! - подхватывают зрители. - И. - Ай-и-и! - раздается из глубины. У Питера дух захватывает, он искренне взволнован, но пользуется случаем и хватает девушку за руку. - Ух, - говорит она, довольная. Кожа у нее все еще холодная с мороза. - Эн. - Хрен! - сразу подхватывает зал по школьной традиции. Приветственный крик вихрем проносится по рядам, крутится все стремительней, взмывает вверх, и всем кажется, будто он уносит их куда-то далеко, в другой мир. - Олинджер, _Олинджер_, ОЛИНДЖЕР! Девушки убегают, игра возобновляется, и огромный зал теперь похож на самую обыкновенную комнату. Комнату, где все друг друга знают. Питер и Пенни переговариваются. - Я рад, что ты пришла, - говорит он. - Сам не думал, что так обрадуюсь. - Что ж, спасибо, - говорит Пенни сухо. - Как твой отец? - Психует. Мы и дома-то не ночевали. Машина сломалась. - Бедный Питер. - Нет, мне было даже интересно. - Ты бреешься? - Нет. А что? Уже пора? - Нет. Но у тебя на ухе какая-то корка вроде засохшего бритвенного крема. - Знаешь, что это? - Что? Это интересно! - Это моя тайна. Ты не знала, что у меня есть тайна? - У всех есть тайны. - Но у меня особенная. - Какая же? - Сказать не могу. Придется показать. - Питер, это же просто смешно. - Значит, не хочешь? Боишься? - Нет. Тебя я не боюсь. - Прекрасно. И я тебя тоже. Она смеется. - Ты никого не боишься. - Вот и неправда. Я всех боюсь. - Даже своего отца? - Ух, его особенно. - Когда же ты покажешь мне свою тайну? - Может, и не покажу вовсе. |
