Мы проехали через Файртаун. В этом поселке было когда-то всего четыре
дома, сложенных из плитняка; раньше здесь жила местная аристократия. В
одном из домов целых полвека помещалась гостиница "Десятая миля", и у
крыльца еще сохранилась коновязь. Окна были заколочены. Дальше шли
постройки поновей: лавка из шлакоблоков, где продавалось пиво ящиками; два
новых дома на высоких фундаментах, но без единого крыльца, хотя и жилые;
на отшибе - охотничья хижина, куда по субботам и воскресеньям наезжали
гурьбой мужчины, иногда с женщинами, и в окнах загорался свет; несколько
высоких домов городского типа с шиферными крышами, построенных перед
войной, - мой дедушка уверял, что они битком набиты незаконными детишками,
которые пухнут с голоду. Мы разминулись с оранжевым школьным автобусом,
который полз нам навстречу, к файртаунской школе. Я по месту жительства
должен был учиться там, но был избавлен от этого, потому что мой отец
преподавал в олинджерской школе. Ребята из нашей округи нагоняли на меня
страх. Однажды мама заставила меня вступить в Клуб любителей сельского
хозяйства. У моих одноклубников были косящие узкие глаза и гладкая смуглая
кожа. Одни из них были тупые и наивные, другие - стреляные и видавшие
виды, но мне, мечтавшему о высшей культуре, все они казались одинаково
дикими. Мы собирались в подвале церкви, где торчали битый час, и я,
насмотревшись диапозитивов о болезнях скота и вредителях кукурузы,
чувствовал, что задыхаюсь в этой тесноте, нырял в морозный воздух и, еле
доплыв до дому, приникал к альбому репродукций Вермеера, как человек,
который чуть не утонул, приникает к спасительному берегу.
Справа показалось кладбище; могильные плиты, похожие на тонкие дощечки,
торчали над холмиками вкривь и вкось. Потом над деревьями выросла крепкая
каменная колокольня файртаунской лютеранской церкви, на миг окунув свой
новенький крест в солнечный свет. Мой дед когда-то строил эту церковь -
возил на тачке огромные камни по узкому дощатому настилу, который
прогибался под ним. Он часто показывал нам, красиво шевеля пальцами, как
прогибались доски.
Мы начали спускаться с Файр-хилл, первого из двух холмов, с более
пологим и длинным склоном, по дороге на Олинджер и на Олтон. Примерно на
полпути вниз деревья расступились и открылся чудесный вид. Передо мной,
словно задний план на картине Дюрера, лежала маленькая долина. Господствуя
над ней, на кочковатом, в увалах, взгорье, заштрихованном серыми каменными
оградами, меж которыми бурыми овцами рассыпались валуны, стоял домик,
будто сам собой из земли вырос, а над домиком бутылкой поднималась труба,
сложенная из необтесанных камней в один ряд и свежевыбеленная. И над этой
ослепительно белой трубой, массивной и выпуклой, вписанной вместе с
плоской стеной в холмистую местность, тоненькой струйкой курился дымок,
показывавший, что дом обитаем. Именно такой представлялась мне вся округа
в те времена, когда дед строил тут церковь. |