– Что с тобой?

– Мне страшно. Ты ничего не хочешь сказать мне?

– Я буду рядом.

– Как и все мужчины, Юджин, ты самонадеян.

– Как и всем женщинам, Вэл, тебе это нравится. Пошли...

Согнувшись пополам, Юджин вылез, обошел «лимузин», открыл мою дверь и протянул руку.

Он сказал правду: небольшая дощатая калитка была совсем не похожа на парадные ворота посольства США в Аргентине. Юджин толкнул ее, и мы прошли по тропинке в низкое подвальное помещение, уставленное стеллажами. Потом было несколько ступенек наверх, длинный полуосвещенный коридор, еще одна лестничная площадка, другой коридор, уже покороче, и выкрашенная белой масляной краской дверь без таблички. Юджин постучал.

– Come in! – пророкотал чей то бас.

Ориентируясь на этот густой голос, я рассчитывала увидеть очередного здоровяка янки и потому не сразу заметила маленького человека в черном свитере, из за горловины которого выглядывал почему то один угол воротника рубашки неопределенного цвета. Он сидел в шикарном кожаном кресле за столом, заваленным множеством папок. Кабинет был скупо освещен люминесцентным светильником и не имел окон. Тишина там стояла могильная, иод стать моим предчувствиям.

Увидев нас, человек слегка приподнялся, и я убедилась, что рост его вряд ли превышал сто шестьдесят сантиметров – маленький тщедушный мужичок с пегими седыми волосами, неопрятными, свисающими на плечи космами и дряблой желтоватой кожей. Па вид ему было лет пятьдесят пять – шестьдесят, а на деле, возможно, и все сто. В таких случаях судить о возрасте человека можно только после того, как он откроет рот и скажет что нибудь. А этот говорить не торопился и рассматривал меня, как подозрительное произведение абстрактного искусства, нагло затесавшееся в достойное общество фламандских мастеров.

– Сэр, это мисс Мальцева, – напомнил мне о моем существовании Юджин. Напомнил вовремя, потому что я начала терять присутствие духа под этим пронзительным взглядом.

– Много слышал о вас, мисс, – пророкотал хозяин кабинета на весьма сносном русском языке и показал на стул: – Прошу садиться.

Я села. Юджин остался стоять у дверей, прислонившись к стене.

– Итак? – Уолш уставился на меня внимательно и серьезно, как патологоанатом.

Я беспомощно оглянулась.

– Это сказал я, мисс, а не тот господин, который подпирает стены моего кабинета! – брюзгливо проскрипел Уолш. – Извольте смотреть на меня.

– Я слушаю вас.

– Нет уж, мисс, это я вас слушаю!

– Право, я не знаю...

Я чувствовала себя полной идиоткой. Уолш совсем не походил на типичных американцев: не острил, не улыбался, не делал попыток похлопать меня по плечу и вообще как то расположить к себе. Совершенно не к месту я вдруг подумала, что Уолш чем то похож на моего школьного учителя рисования со странной фамилией Голгофов и ущербной привычкой подрифмовывать к именам и фамилиям учеников всякие обидные словечки. Меня, например, он величал не иначе, как «Валентина дубина», а в хорошем расположении духа – «Валя краля». Если бы Уолш сказал что нибудь подобное, я бы не удивилась. Но он молчал и ждал. Я же никак не могла понять, чего хочет от меня таинственный шеф Юджина, карающая рука ЦРУ, человек – судьба Валентины Мальцевой. В голове у меня пронесся вихрь вариантов:

...грохнуться в ноги и зарыдать: «Кормилец ты мой!»

...рвануть на груди блузку с воплем: «Стреляй, гад!»

– Вы что то хотели мне сказать? – вернул меня к действительности Уолш. – Во всяком случае, этот господин, – он кивнул в сторону Юджина, – намекал именно на такое развитие событий.

– Да. Я хотела сказать, что... – в горле у меня пересохло, и я с ностальгией вспомнила молчуна водоноса Вирджила.