– Щелкните меня нагишом, ладно? Я собираюсь рисовать автопортрет пастелью, пошлю его одному парню в Нью‑Йорк. В натуральную величину, лежа, очень чувственный. Сколько вы берете за сеанс? За сеанс лежа?
– Можете при случае заплатить за мой ланч.
– В самом деле? Только обещайте не посылать фотографию в «Плейбой». Это должно быть произведение искусства, как у Штиглица, когда он фотографировал Джорджию О'Киф обнаженной. Вы видели эти снимки?
– Они в ту пору были женаты.
– Правда? – удивилась она. – Вы ведь всегда знаете, к чему стремитесь, да?
– Иногда.
– Вы устали? Я имею в виду– в данный момент?
– Не очень.
– Пойдемте прогуляемся. Посмотрим на океан. Это же единственное, ради чего стоит жить здесь, верно? Океан и эти старые, странные гостиницы, две гостиницы вплотную друг к другу. Это здорово.
Они прошли через опустевший вестибюль.
– Да, автопортрет лежа. Если только у вас нет другой «идеи».
– Рисовать‑то вам.
– Я убавлю несколько фунтов и волосы нарисую прямыми. Посмотрим, удастся ли мне завести его.
Они пересекли улицу, по обе стороны которой стояли припаркованные, запертые на ночь машины.
– Мне и такая прическа нравится.
– Правда? Или вы говорите из любезности?
– Нет, в самом деле.
Они прошли по траве к невысокой стене из коралла и бетона. Девушка подняла лицо навстречу легкому ветерку, веявшему с невидимого в темноте океана.
– Хорошо, – сказала она, – я рада, что переехала сюда.
– Я только что слышал эти слова от другого человека. – Ла Брава уселся на стену лицом к «Делла Роббиа», поглядывая на верхний ряд окон. В 304‑м еще горел свет. – Знаете, от кого? От Джин Шоу.
Фрэнни повернулась к нему, все так же приподняв лицо:
– Джин Шоу – это кто?
– Вы что, и вправду никогда не слышали этого имени?
– С чего бы я стала притворяться?
– Она была кинозвездой. Играла в фильмах вместе с Робертом Мичемом.
– Да, конечно, Роберта Мичема я знаю. Он мне нравится.
– И с другими она тоже играла. Моя любимая актриса.
– Bay! К тому же она ваш друг, да?
– Мы познакомились только сегодня.
– Это такая темноволосая, средних лет? Я видела, как вы выходили из гостиницы вместе с ней и мистером Золя. Мой приятель как раз подвез меня на своем микроавтобусе.
– Мы ходили ужинать. – Он запнулся, сомневаясь, стоит ли задавать вертевшийся у него на языке вопрос, и выпалил, не дав себе времени передумать: – Сколько, по‑вашему, ей лет?
– Ну‑ка, ну‑ка, – прикинула Фрэнни. – Она выглядит удивительно хорошо для своих лет. Я бы сказала, года пятьдесят два.
– Она выглядит такой старой?
– Вы спросили меня, сколько, по‑моему, ей лет, а не на сколько она выглядит. Скорее всего, она делала подтяжку и убирала мешки под глазами. Выглядит она на сорок пять или даже моложе. Удачная лепка лица, высокие скулы, прекрасная кожа – сразу видно, не бывает на солнце и, держу пари, оптом закупает протеиновые восстановители. Но на самом деле ей года пятьдесят два.
– Вы уверены?
– Как‑никак, Джо, я– девушка из «Спринг Сонг».
– Хорошо, а мне сколько лет?
– Тридцать восемь.
– Точно, – признал он.
– Но выглядите вы на тридцать семь, и ни днем старше!
Кундо Рей возвращался на черном «понтиаке», который он купил за свои кровные– этакое черное чудище с темными стеклами, Ноблес утверждал, что ночью из него ни фига не разглядишь, даже свет фар кажется каким‑то призрачно‑желтым, дорожных знаков и то не видать. |