Потом кинозвезда закурила. Да‑да, она курила сигарету в постели, а он вышел в кухню, налил им обоим скотча, основательно разбавив, и вернулся в комнату. Кинозвезда потягивалась, как котенок. Без одежды она выглядела гораздо моложе, наивнее, словно позабыла о своей роли. Она загадочно поглядывала на него, улыбалась краешком губ, и это выражение лица казалось ему знакомым. Были ли у нее тайны? Сейчас, в эту пору ее жизни? Она спросила, в каком виде он хочет ее сфотографировать. Он сказал, что ему надо подумать.

Но думал он о другом – о чувстве, которое испытал в ту минуту. Это было похоже на те ощущения, которые приходили к нему, когда он смотрел на свои снимки.

Лежа в постели с Джин Шоу после этого, он ощущал облегчение. Все, он сделал это.

Стал ли он лучше разбираться в собственных иллюзиях с тех пор, как ему исполнилось двенадцать и он влюбился впервые?

Были и другие ощущения, которые он предпочел приберечь на потом, чтобы вернуться к ним. В общем и целом ему было хорошо. Кинозвезда оказалась вполне обычной женщиной. Да, в глубине души она – самая обыкновенная. Вот только она недолго бывает такой.

– Мне хорошо с тобой, Джо. Ты словно создан для меня, – пробормотала она.

Тоже что‑то знакомое. Только он не помнил следующую реплику, которую должен был произнести в ответ, а слова, приходившие к нему в голову, были чересчур неуклюжи. Он предпочел устало улыбнуться ей, похлопать по бедру– два раза, не более и не менее. Рука его так и осталась лежать на ее бедре.

– Мне кажется, ты – лучшее, что было в моей жизни, Джо, – продолжала она.

Где‑то он это уже слышал! Он отпил глоток скотча, поглядел на потолок, и знакомая сцена из «Западни» словно наяву предстала перед его глазами. В начале фильма Джин Шоу говорит Роберту Мичему:

– Мне кажется, ты – лучшее, что было в моей жизни, Стив.

А Роберт Мичем, вот так же утомленно поглядев на нее, отвечает…

Глава 11

Они проехали мимо бара «Вечерний закусон», мимо «Игорного дома» и «Турфа», мимо «Чики» – «Не ходи туда без меня, – предупреждал Ноблеса Кундо Рей. – Они тебя разорвут на части, подерутся из‑за тебя».

– Извращенцы, – проворчал Ноблес– Ох уж эти мне извращенцы, Господи Иисусе!

Парк возле пирса. Пойдешь туда ночью– купишь все, что тебе требуется, чтобы просветлело в мозгах.

– Да у этих парней полно наркоты, они ею торгуют, – дошло до Ноблеса.

– Вот именно, – ответил ему Кундо Рей. Низко склонившись над рулем своего «Транс Ама» и чувствуя себя возницей, укрощающим скакунов, он предупредил: – У них и пушки есть.

– А у кого их нет? – огрызнулся Ноблес.

Они объезжали Коллинс‑авеню и улицу Вашингтона, держась южнее торгового центра на Линкольн‑роуд, Ноблес изучал через тонированное окно кипевшую на этих улицах жизнь – все эти укромные закусочные, магазинчики и маленькие гостиницы с рядами раскладных металлических стульев перед каждой из них.

– Ты где‑нибудь видел столько иностранцев? – вслух подивился он. Проехав так еще несколько кварталов, Ноблес заявил: – Кажется, у меня есть идея.

Кундо Рей научился не говорить о важных вещах, не убедившись предварительно, что Ноблес его слушает– Ноблес далеко не всегда был внимательным слушателем. Иногда Кундо испытывал желание привязать напарника к стулу и приставить ему нож к горлу: «Выслушай меня, наконец!» Прямо в ухо ему заорать.

Он ограничился тем, что сказал:

– Я думал, у тебя уже была идея.

– У меня их полно.

Вот сейчас он слушает.