С надеждой глядя через плечо, Анджела сказала:

– Может, они завязли в пробке на площади Колумба?

– Придурки, – буркнул я.

– Да нет, застрять на площади Колумба – плевое дело, – возразила она. – Я вечно там кукую.

Я взглянул на нее и решил не спорить. Вместо этого я сказал:

– Черт, но ведь они вроде профессионалы. Считается, что они способны выслеживать людей даже на площади Колумба.

Анджела выглянула из окна, показала пальцем и спросила:

– Это не они?

– Нет, это «понтиак».

– Правда? – Анджела проводила машину глазами. – А они на чем ехали?

– На «шевроле».

– Не понимаю, какая между ними разница, – призналась она.

– Никакой.

Анджела взглянула на меня, дабы убедиться, что я не шучу, и спросила:

– Как же тогда ты их различаешь?

– По узору на капоте. У всех машин компании «Дженерал моторе» разные узоры, чтобы продавцам было легче назначать цену. – Я посмотрел на часы, встроенные в приборный щиток. Они шли и показывали без семи двенадцать. – Мы опаздываем.

Анджела взглянула на свои наручные часики, пребывавшие в более‑менее рабочем состоянии, и сказала:

– Пожалуй, не стоит больше ждать.

– Мне бы хотелось, чтобы нас пасли несколько агентов ФБР, пока мы будем на собрании, – объяснил я. – Так, на всякий случай.

– Ладно, больше ждать нельзя, Джин, – решила Анджела. – Может, в полночь там запрут двери, или еще что‑нибудь, а самое главное для нас – попасть туда.

Я пожал плечами, бросил последний взгляд на юг вдоль Бродвея и ответил:

– А, черт с ними. Ладно, поехали.

– Хорошо, – сказала она и снова втиснула «мерседес» в поток машин.

(Не судите строго за очень‑очень лирическое отступление. Я уже говорил, какие чувства охватывают меня при виде нарядов Анджелы, но когда я вижу ее в автомобиле, чувства эти делаются вдвое, если не втрое острее. Когда эта лощеная красотка сидит на водительском кресле прекрасной машины, нажимая длинными стройными ножками на педали, обхватив длинными тонкими пальчиками руль и вскинув точеную белокурую головку, во мне просыпается сатир с раздвоенными копытами и прочими причиндалами. Ну а то, что она – превосходный водитель – разве что слишком осторожничает и теряется в пиковых положениях, – и вовсе сводит меня с ума. Даже будь у Анджелы завязаны глаза, я все равно поехал бы с ней куда угодно.)

Как бы там ни было, но пока мы проехали двадцать кварталов, я, к счастью, отвлекся от своих напастей, а когда Анджела ловко втиснула «мерседес» на свободный пятачок за углом Бродвея и 88‑й улицы, я привлек ее к себе и, не отдавая отчета в своих действиях, крепко поцеловал. Но мгновение спустя Анджела совершенно обескуражила меня. Она заморгала, смутилась и спросила:

– Ну зачем это?

– О, черт побери! – воскликнул я и выбрался из машины. Мы обогнули угол и оказались на Бродвее. Я по привычке облачился в костюм – я всегда надевал его, идя на собрание, – а поверх костюма натянул свой старый потрепанный черный дождевик с дырявыми карманами. Головного убора у меня не было, и волосы уже намокли.

По настоянию Анджелы мы заехали к ней домой. Пока она бегала переодеваться, я ждал в машине (при виде меня и даже при упоминании моего имени отец Анджелы хватался за сердце). Теперь она, разумеется, выглядела так, что мне хотелось тотчас же затащить ее в какое‑нибудь теплое, сухое, милое уединенное местечко, чтобы содрать с нее одежду в приемлемых жилищных условиях.