Негусто — ловилось только два канала. Так, по какому у нас могут быть местные новости? По первому шел какой-то русский сериал о трудной жизни современной женшины-эмансипе. По второму — час от часу не легче — ток-шоу типа «Как еще теткам бальзаковского возраста побеситься с жиру».
Ага! Кажется, шоу истеричек закончилось. Ну вот — «Наши новости»! Первый сюжет конечно же заседание местной гордумы — собрание людей, по большей части страдающих одышкой и ожирением. Да, посмотришь на них и понимаешь, что в твоей жизни все не так уж и плохо.
В углу раздалась подозрительная возня. Трубач по привычке молниеносно повернулся лицом к невидимому врагу.
Шорохи усилились. Из небольшой дырки в стене показалась серая мордочка. Крыса! Обнаглевший грызун преспокойно вышел на середину комнаты, запрыгнул на стол и стал лакать воду из пролитой лужицы. Трубач оторопел от подобной бесцеремонности. «Брысь!» Только сейчас крыса заметила нового обитателя своих владений, злобно взглянула на него, клацнула зубами и скрылась.
«Куда только сестрица смотрит! Ну я этого не потерплю. Пора заводить кота».
Мысли его прервал голос диктора: «В городе и в области продолжается эпидемия неизвестного заболевания...»
Почему-то вместо людей на экране поплыли крупные планы странных лягушек.
«На берег реки было выброшено несколько десятков мертвых земноводных. Их тела сильно деформированы. Экологи пытаются разобраться, не связано ли...»
На экране возникла раздутая до невероятных размеров лягушка, потом камера поползла вниз, и оказалось, что лягушка наколота на древко флага с портретом Че Гевары. Им потрясал высокий молодой человек и призывал народ к отмщению.
Эпидемия!
Трубач щелкнул пультом — экран погас. Вот что за чрезвычайная ситуация! Неужели все так просто? А что ж тогда его предчувствия? Нет, тут что-то не так.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Ленинград
26 ноября 1979 года, 21.12
Кукушкин ждал у входа, неуклюже подпрыгивая от холода.
«Нелепый повелитель мензурок и реактивов», — молниеносно промелькнуло в голове у Сони.
— Куда пойдем? — Она замерла в нерешительности. И гулять, и разговаривать вдруг неожиданно расхотелось.
— В какое-нибудь спокойное место. Я так понял, беседа предстоит серьезная.
— Не бери в голову. Говорить, собственно, не о чем.
Они уже шли в направлении набережной Фонтанки. Начал накрапывать мелкий осенний дождь. Капли противно затекали за воротник. Что за дурацкая мысль ей пришла в голову — гулять в такую погоду?
Зажженная сигарета в любой момент грозила потухнуть.
— Пойдем быстрее! — не выдержала она.
— Мы же гуляем!
— Это еще не повод плестись как черепахи.
— Ты видишь, я курю. Не могу же я бежать и курить одновременно. — Последовала очередная пауза. Наконец он проскрипел: — Я понял. Ты хочешь поговорить о наших отношениях...
— Не придавай такого значения своей распрекрасной персоне. У меня к тебе есть и другие вопросы.
Он не ответил. Напрягся.
— Тут пару недель назад проскочила одна сплетня. И сразу затихла. Ты понимаешь, о чем я?
— Понимаю.
— Тогда объясни, почему ты так себя ведешь? Кукушкин опять не ответил.
Пресловутая сплетня заключалась в том, что Семенов как-то в разговоре по душам сболтнул, что лабораторию собираются закрывать. Маловероятно, но возможно. Плохо, конечно, но вообще-то Соню в данный момент волновал совсем иной вопрос. Леша наверняка об этом знает, каким бы блаженным он ни выглядел. Но ему, очевидно, все равно. И Соня бы, как и все, решила, что дело всего лишь в его излишней погруженности в работу, если бы не те два типа...
Однажды она зашла вечером в лабораторию. |