И алкаша просто сдуло волной беспричинной злобы, исходящей от Кукушкина и осязаемой почти физически. Он невнятно пробурчал что-то и отошел. Второй последовал за ним.

Она покосилась на Кукушкина.

Да, такой драться не будет, он убьет взглядом!

До метро дошли без приключений. И без разговоров. Молча. Внутри, при желтоватом свете ламп на эскалаторе, она вновь увидела Кукушкина таким, какой он был обычно: растерянным парнем в очках. Сам, наверное, себя боится!

— Ну что? Я к себе, — торопливо сказала Соня.

— Я тебя провожу.

— Не стоит.

— Почему? Ты же видела, что на улицах творится. Пятница. Твари дрожащие выползают из нор.

— Думаю, на сегодня с нас неожиданных встреч хватит. Я сама спокойно дойду.

Он проводил ее до подъезда. Чай пить не остался, но Соня не особенно настаивала. Из окна проследила, как он вышел из подъезда и побежал под дождем к остановке. Даже не оглянулся. Голая ветка тоскливо стучала о стекло. Она не знала, что направился он не домой, а назад, в лабораторию. Кукушкин вернулся, когда там уже было пусто.

Быстро накинул халат, надел респиратор, достал из бокса двух скользких лягушек, набрал в шприц синеватой жидкости и впрыснул по очереди сначала одной, потом другой.

Прямо на глазах земноводные превратились из подвижных болотных жителей в раздувшихся до каких-то невероятных размеров упырей. Потом у обеих кожа не выдержала, лопнула.

Он едва успел отстраниться от брызг.

— Красиво, — пробормотал Кукушкин. — Как все красиво.

И достал новых лягушек.

Дверь отворилась. На пороге стояли двое — один с большими залысинами, другой с угрюмым, помятым лицом.

— Еще не готово! — крикнул им Кукушкин.

— Ничего, мы придем завтра, — сказал угрюмый.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Поселок Пролетарский

27 июня 200... года. 02.30

«Помогите!»

Кто-то кричал? Или ему показалось?

Трубач соскочил с кровати, подбежал к окну.

Нет, показалось. Просто раскат грома.

Крупные капли дождя били в стекло. Ветки яблони, раскачиваемые ветром, пытались, будто ночные чудовища, проникнуть в дом. Вспышки молнии периодически освещали комнату.

«Помогите! Воды!»

Нет, точно не показалось! За домом кто-то есть! Что за голос? Женский? Детский? Кто под таким ливнем еще может просить воду? Не подстава ли это?

Нужно найти пистолет.

Да где же он?

Свет включать нельзя, никто не должен знать, что он проснулся.

А кто, собственно, может знать?..

Да те, к кому нельзя поворачиваться спиной, те, чье дыхание он постоянно слышит у себя на затылке...

Так, вот он, пистолет. Запасная обойма... Вперед!

Николай крадучись спустился с крыльца.

«Помогите!»

Кажется, голос слышен с пустыря. Женский! Бессильный какой-то. Нет, это не подстава!

Он прислонился к влажной стене дома, будто пытаясь слиться с ней. С крыши на него обрушился поток — сорвало водосточный желоб. Никого вокруг не видно.

Трубач обогнул дом, и перед ним открылся пустырь, который за эти двадцать лет совсем не изменился. По крайней мере, так ему показалось в темноте.

«Помогите!»

Голос показался ему знакомым. Очень знакомым. И вдруг в его памяти снова возникла та дурацкая частушка про Гитлера. Сашка!..

Конечно, это она!

На старой скамейке действительно лежала Саша. В ночной рубашке. Судорожно цепляясь за спинку скамейки, она пыталась встать и из последних сил звала на помощь.

Забыв о вечной своей инстинктивной настороженности, бросился к ней и едва успел подхватить. На лицо налипли черные короткие волосы, вода смешивалась с кровью.

— Коля?.. — не удивившись спросила она.

— Ты ранена?

— Не знаю.