— Я имела в виду то, что я сказала,  —  я кричала, пытаясь привлечь ее внимание.  —  О благодарности. Могу ли я купить тебе чашку кофе или что-то еще? Я хочу узнать больше. . . о том, чем ты занимаешь.

   — В самом деле?  —  спрашивает она, с сомнением.

  Я киваю с энтузиазмом.

   — Хорошо,  —  говорит она.  —  Я думаю, ты можешь мне позвонить.

   — Как тебя зовут?

  Она медлит.

   — Миранда Хоббс. Х — О — Б — Б — С. Ты можешь достать мой номер из справочника.

  И как только она уходит, я киваю, делая набор движений пальцем.

Глава 7

  Это китайский шелк 1930 года.

  Я прикасаюсь к синему материалу с любовью и переворачиваю его. На спине вышит золотой дракон. Платье, возможно, стоит больше, чем я могу себе позвонить, но я все, же примеряю его. Рукава свисают по сторонам, как сложенные крылья. Я могла бы в этом действительно летать.

   —  Хорошо выглядит, —  добавляет продавец. Хотя "продавец" это наверное, не совсем подходящее слово для парня в шляпе в форме свиного пирога, в клетчатых штанах и в черной футболке Рамонс. Быть может "Поставщик" более уместное здесь слово. Или "дилер".

  В магазине винтажной одежде мне позвонила Моя Старая Леди. Имя, которой оказалось удивительно уместным.

   —  Где вы нашли эту вещь?  —  спрашиваю я, готовая убрать одежду, но слишком напуганная, чтобы спросить цену.

  Хозяин пожимает плечами, —  Люди приносят вещи. По большой части это вещи их старых родственников, которые умерли. Для одних людей это мусор, для других сокровище.

   —  Или одна женщина, —  поправляю я его. Я собрала все свое мужество. —  Как бы там не было, сколько стоит это?

   — Для тебя? Пять долларов.

   — Оуу,  —  я вытягиваю руки из рукавов.

  Он крутил головой взад — вперед, рассматривая.  —  Сколько вы можете заплатить?

   — Три доллара?

   —  Три пятьдесят,  —  говорит он.  —  Эта вещица лежала здесь месяцами. Мне нужно избавиться от нее.

   — Договорились,  —  говорю я.

  Я вышла из магазина все еще одетая в халат, и пошла обратно к Пэгги.

  Сегодня утром, когда я попыталась встретиться лицом к лицу с машинкой, я в очередной раз потерпела неудачу. Семья.

  Я думала, я могу написать о своей семье, но неожиданно они стали для меня так же чужды, как и французы. Французы наталкивают меня на мысль о "La Grenouille", а это в свою очередь напоминает мне Бернарде. И о том, что он еще не позвонил мне. Я думала о том, чтобы позвонить ему, но сказала себе не быть слабохарактерной.

  Спустя ещё час, за время которого я подстригла ногти на ногах, успела расчесать и снова запутать волосы и обследовать лицо на предмет угрей.

   — Что ты делаешь?  —  потребовала Лил.

   — Я получила колонку писателя.

  Но не существует такого понятия как "колонка писателя" — возразила она. Если ты не можешь писать, это значит, что тебе нечего сказать. Или ты избегаешь чего — то..

   — Хммм,  —  сказала я, может быть я и не писатель совсем...

   — Не делай этого,  —  ответила Лил.