— Его признания записываешь? Он сказал где и когда?

— Сказал. Люди нужны. Чтоб проследить. А еще эта тварь узкоглазая может и в ловушку заманить.

— У него сейчас сколько пальцев?

— Хмхмхм… Десять.

— Пусть останется шесть — по три на каждой руке, и перезвони мне.

— Граф сказал, не прессовать так сильно. У него спина, связи.

— Граф отдал все полномочия мне. Теперь я твой царь и бог по этому вопросу. Я хочу знать, с кем и когда состоится сделка. Вы будете его пытать. Надо будет, уши его отрежешь и при нем бульон сваришь. Если не поможет — вы возьмете его жену и детей и будете варить бульон из них у него на глазах. Вот так он станет нашим союзником. Нам надо знать. Это не может пройти у нас под носом. Пройдет раз, пройдет и еще раз. Ясно?

— Ясно, — последовал мрачный ответ.

— Значит, действуй. Мы с тобой в старые добрые времена и не таких говорить заставляли. Мне некогда сейчас. Отчитаешься завтра, и еще узнай — куда или кому звонила моя жена в последние полчаса? Пробить адреса по всем номерам, которые она набирала. У тебя ровно пять минут.

Я закурил и открыл окно, глядя на маячок машины Тимура. Слежу за собственной женой. Это могло бы быть смешно, если бы на душе не было настолько мерзко. Я всегда раньше знал, где она, куда поехала и с кем. Мне не нужно было следить. Она сама говорила мне. Звонила или посылала сообщения. Сейчас я знал о ней намного меньше, чем когда встретил ее впервые. Через пять минут мне сообщили имя и адрес, и я в ярости швырнул окурок в открытое окно. Проклятье. Поехала к своему старому дружку. К этому борову. Вот дерьмо. Что вы мне там не дорассказали, голубки? Чего я, бл*дь, не понял или не знаю. Накрыло черной пеленой, и я рывком ее сдернул, не давая погрузиться в черное кипящее масло адской ревности. Рано. Тихо, Зверь. Спокойно. Это ее знакомый. Единственный, кого она помнит, и это логично, что она к нему едет.

Да? Логично? В десять вечера? ДОМОЙ.

— Нам что-то предпринять?

— Нет. Я скажу тебе, когда нужно что-то предпринять, а сейчас просто займись своей работой.

Я вышел из машины и нервно выдернул зубами сигарету из пачки. Значит-таки, не просто встреча случайная. Значит, и номерами телефонов обменялись, и в тот же день созвонились. Интересно, кто и кому позвонил. Честно? Я бы даже простил толстомордому, если это сделал он. Хрен с ним. Всего-то сломал бы ему пару ребер. А если она? Если это она ему названивала, что тогда. Кому мне тогда ломать ребра?

Я кружил вокруг дома, как зверь, нарезал круги туда-сюда. Хватался за сотовый и снова клал его в карман. Потом вычислил, где его окна. Задрал голову вверх, посмотрел на яблоню как раз напротив окон и вернулся к машине. Открыл багажник и нашел в дальнем углу бинокль. Завалялся еще с поездки на охоту с Андреем, когда от мыслей мрачных отвлечь меня хотел. Он за эти месяцы конкретно меня из трясины вытягивал, можно сказать, за шиворот. Не давал увязнуть в мрачных мыслях. Я повесил бинокль на шею и снова вернулся к дереву. Ну что мелкая, придется мне тряхнуть стариной и карабкаться наверх. Должна будешь. Рассчитаешься натурой. Оказалось, не так-то просто в джинсах по стволам карабкаться, но я все же взобрался и пристроился насколько мог. Поднес бинокль к глазам и тихо выругался. Она явно только пришла. Странно, неужели стояла внизу и раздумывала? Но почему? Толстомордый взял у нее сумочку и жакет, положил на тумбочку. Суетится, нервничает. Так и чувствую, как его трясет всего от похоти. Провел ее на кухню, там как раз свет включился, из-за штор плохо видно, но он что-то ставит на стол, а она села, и я вижу ее руку на столешнице, накрытой какой-то цветастой скатертью. Интересно, мудак сам ее выбирал или у него баба есть? А может, это его мамочка-инспекторша купила? Черт его знает, почему я об этом думаю.