– Погоди, Мартын, – миролюбиво оказал Каменев. – Откуда у него эта кофта, он не говорил?

Бомж замотал головой так, что она чуть не оторвалась:

– Ни‑и‑и! Ни Боже ж мой! Разве ж я б не сказал? Сказал бы!..

– А где он ночевал?

Мартын наклонился и посмотрел в ветровое стекло на верхний этаж пятиэтажного дома:

– Дык, вона… на чердаке! Там теперь я. Тепло, матрас есть. Гоняют, правда. Жильцы. Одного нашего с крыши зимой сковырнули!..

– Когда этот автобус за калымщиками приезжал?

– И‑и‑и!.. Давно. Весной.

По такому ответу Каменев понял, что спрашивать что‑либо у него бесполезно.

Каменев переключил фары на ближний и выполз со двора. Бомж вцепился в панель, вертел головой, словно ожидал удара справа или слева.

– Посиди здесь, я поесть куплю, – Каменев вышел возле дежурного ларька. Купил пачку печенья, сосиски в пластиковой упаковке, сигареты и бутылку красного вина, вернулся в машину: – Отметим, Мартын?

– А пойдем? Пойдем, чего ж!.. – сглотнул бомж слюну. – Только тихо, не то прогонят жильцы.

…Они поднялись на пятый этаж дома, выходившего на Верхнюю Первомайскую – по соседству с баней. Каменев прихватил фонарь, посветил Мартыну, который одолел лестницу проворнее, нежели можно было ожидать при его хромоте, и последовал за ним, рассовав покупки по карманам.

На чердаке стояла вонь. Ворковали голуби в дальнем углу. Хрустел под ногами керамзит. Два окошка выходили на улицу; выглянув, Каменев не сразу сообразил, что напротив через дорогу как раз и находится 49‑й дом, возле которого утром в понедельник нашли портфель постовые.

– Тут я сплю. А раньше Кентуха спал. У его кореша были, только один в больницу угодил со скарлатиной… зимой, в конце… а другой в тюрьме – сдали жильцы, в квартиру, дурак, полез.

Каменев наклонился и поднял блеснувшую в луче иглу от разового шприца:

– Колешься, что ли?

– Хто? Я?.. Ни!.. Ни Боже мой!.. Я вовнутрь, себя колоть хуже нет. И где взять?..

Каменев перехватил его жадный взгляд, устремленый на торчавшие из кармана бутылку и закуску. Достал все, что было:

– На, не нажрись только сдуру. Потихоньку пей!

Бомж развернул матрас, оттащил его, и Каменев увидел книгу «Север», а рядом с ней – записную книжку, принадлежавшую, несомненно, Ариничеву: голубая клеенчатая обложка, запачканная и помя‑тая, но та самая – иной здесь просто быть не могло. Эти предметы лежали вместе со стопкой газет, тряпок, оказавшихся при ближайшем рассмотрении одеждой – рубашкой, штанами, панамой защитного цвета; были здесь деревянный черенок с торчавшим сантиметра на три сточенным лезвием и карандаш.

Каменев раскрыл книгу с компасом на обложке. Увидел экслибрис – буквы «С.Ю.» из колючей проволоки. Пролистал, нашел билетик на электричку. Затем принялся под хруст печенья, уплетаемого изголодавшимся бомжем, перелистывать записную книжку, испещренную адресами, телефонами, заметками.

– Будешь? – с нескрываемой надеждой на отрицательный ответ спросил Мартын, ловко срезав полиэтиленовую пробку обломком ножа.

– Пей, я за рулем.

Забулькало.

– Давно ты здесь? – спросил Каменев.

– Я‑то?.. Как Кентуха уехал… Да я и раньше жил, еще до него.