Женька скинул куртку и, оставшись в футболке и джинсах, потрусил по аллее в направлении пруда. Он видел, как Фрол Неледин купался – то плыл брассом, то возвращался к берегу на спине, потом нырял и выпрыгивал из воды, отфыркиваясь, как морж.

– Рядом, Шериф, рядом! – похлопав в ладоши, пробежал с десяток метров задом Женька, затем – боком, приставными, и еще другим: ни дать ни взять – спортсмен из группы «Здоровье».

– Третий, я Первый, помой у пруда машину, как понял?

– Понял, Первый, понял. Еду мыть машину.

Женька выехал на полосу ускорения и влился в поток как раз в тот момент, когда «Опель» Алика сворачивал к пруду, где купался Неледин. На Иваньковском он подобрал Викентия.

– Двигай, мохнатый! – сел тот на заднее сиденье, чтобы в случае чего можно было спрятаться за спинку: теперь для слежки на ближней дистанции он не годился – Объект не только видел его, но даже прикуривал от его зажигалки. – Ты парня в кожане с газетой видел? Он в Стрешневе следом за Нелединым выходил?

– Видел.

– Так вот он в красную «девятку» сел, дорогой ты мой товарищ!

– Точно?

– Это еще не все. Фейс его мне что‑то напоминает. Кажется, именно его описывал Альдыбегов на Казанском.

Женька объехал вокруг пруда по аллеям. Фрол уже оделся и не спеша направлялся к шоссе. Алик «домыл» машину, сел за руль.

– Третий, – сказал Женька, – дай ему выйти на шоссе. Сейчас пересядет Пятый, а ты пойдешь за Объектом. Внимание, «Шериф»! Красная «девятка» 442‑27 MX – Объект № 2: следите в оба! Третий, смотри парня в коричневой кожанке и джинсах, возможно – с газетой, он ведет Объект, но кто знает, сколько их там.

– Я понял, Первый. Стою у развилки.

Женька притормозил рядом с «Опелем». Алик покинул салон и шел позади Неледина. Решетников выскочил и пересел за руль «Опеля».

– Второй, Второй! Объект сел в автобус 88‑го маршрутa, направляется в сторону «Сокола». Домой едет, перехватывай его на повороте в Планетный.

Викентий выехал на шоссе первым и видел, как Алик втиснулся в автобус вслед за Нелединым.

Фрол вернулся в чужую, опостылевшую квартиру. Здесь все было так, как он оставил, да и что могло измениться за десять суток? Все тот же шум с улицы, все тот же говорок соседей наверху, и так же барабанил дождь по жестяному карнизу…

Он сбросил провонявшую, грязную, мокрую одежду, рассмотрел себя в зеркало. Тело в ссадинах и кровоподтеках, лицо отшельника или скорее бомжа, потрескавшиеся губы, заострившиеся ключицы.

Взял из шкафа чистое белье. Заперся в ванной. Два часа – на бритье, помывку, стирку, приведение квартиры в порядок: пусть даже осталось здесь жить не более суток – ничто не должно напоминать камеру!

«Нет, камеры больше не будет, – уверенно подумал он, стоя перед зеркалом во всем чистом (для полного контраста даже единственную белую рубаху надел). – Все плохое уже позади. Выпустив меня, Протопопов признал свои подозрения необоснованными. Это значит, что и подписку скоро аннулируют. А если и нет – завтра начнется новая жизнь. Завтра я получу пленку и начну поиск убийц этого неизвестного. И я найду их, чего бы мне это ни стоило. Иного пути нет».

Он снял телефонную трубку и долго слушал гудки, не зная, кому позвонить первому, и, вообще, нужно ли кому‑то звонить. Но все‑таки позвонил сестре Валентине и сообщил, что он на свободе.

Позвонил Рудинским, но, услышав голос отца Нины, бросил трубку.

Позвонил Хижняку…

– Звонит Хижняку, – сообщил по рации Игорь Громов, в «Фиате» которого стояла звукозаписывающая аппаратура.