всматриваться в глухую стену сорной заросли.

     - Александр Семенович, - прозвучал в этот момент голос  жены  Рокка,  и

белая ее кофточка мелькнула, скрылась  и  опять  мелькнула  в  малиннике.  -

Подожди, я тоже пойду купаться.

     Жена спешила к пруду, но Александр Семенович ничего ей не ответил, весь

приковавшись к лопухам. Сероватое и оливковое бревно начало  подниматься  из

чащи, вырастая на глазах. Какие-то мокрые желтоватые пятна,  как  показалось

Александру Семеновичу, усеивали бревно. Оно начало вытягиваться, изгибаясь и

шевелясь, и вытянулось так высоко,  что  перегнало  низенькую  корявую  иву.

Затем  верх  бревна  надломился,  немного  склонился,  и   над   Александром

Семеновичем оказалось что-то напоминающее по высоте электрический московский

столб. Но только это что-то было раза в три толще столба и гораздо  красивее

его благодаря чешуйчатой татуировке. Ничего еще не понимая, но уже  холодея,

Александр Семенович глянул отсюда на верх ужасного столба, и сердце в нем на

несколько секунд прекратило бой. Ему показалось, что мороз ударил внезапно в

августовский день, а перед глазами стало так сумеречно, точно он  глядел  на

солнце сквозь летние штаны.

     На верхнем конце бревна оказалась голова. Она была сплющена,  заострена

и украшена желтым круглым пятном по оливковому фону. Лишенные век,  открытые

ледяные и узкие глаза сидели  в  крыше  головы,  и  в  глазах  этих  мерцала

совершенно невиданная злоба. Голова сделала такое движение,  словно  клюнула

воздух, весь столб вобрался в лопухи, и только  одни  глаза  остались  и  не

мигая  смотрели  на  Александра  Семеновича.  Тот,  покрытый  липким  потом,

произнес четыре слова, совершенно невероятных и  вызванных  сводящим  с  ума

страхом. Настолько уж хороши были эти глаза между листьями.

     - Что это за шутки...

     Голова вновь взвилась, и стало выходить и туловище. Александр Семенович

поднес флейту к губам, хрипло  пискнул  и  заиграл,  ежесекундно  задыхаясь,

вальс из "Евгения Онегина". Глаза в зелени  тотчас  загорелись  непримиримой

ненавистью к этой опере.

     - Что ты, одурел, что играешь на жаре? - послышался веселый голос Мани,

и где-то, краем глаза, справа уловил Александр Семенович белое пятно.

     Затем истошный визг пронизал весь совхоз, разросся и взлетел,  а  вальс

запрыгал как с перебитой ногой. Голова из зелени рванулась вперед, глаза  ее

покинули  Александра  Семеновича,  отпустив  его  душу  на  покаяние.   Змея

приблизительно в пятнадцать  аршин  и  толщиной  в  человека,  как  пружина,

выскочила из лопухов. Туча пыли брызнула с дороги, и вальс закончился.  Змея

махнула мимо заведующего совхозом прямо туда, где  была  белая  кофточка  на

дороге. Рокк увидел  совершенно  отчетливо:  Маня  стала  желто-белой  и  ее

длинные волосы как проволочные поднялись на пол-аршина над головой. Змея  на

глазах Рокка, раскрыв  на  мгновение  пасть,  из  которой  вынырнуло  что-то

похожее на вилку, ухватила зубами Маню, оседающую в пыль, за плечо, так  что

вздернула ее на аршин над землей.