Я понимал, что отличаюсь от этих существ как  ростом  и  сложением,

так и гладкой светлой кожей, умными чертами лица и чистотой тела. Но я

уже понимал, что не  всеми  советами  подонков  следует  пренебрегать.

Что-то говорило мне, что беззубая женщина  дала  разумный  совет,  так

что, встав в ряд, я тут же согнулся и начал  дрожать,  тем  более  что

сделать это легко, если у тебя онемели ноги  и  ты  промерз  до  мозга

костей.

   Наступила пауза,  кого-то  ждали.  Но  если  один  из  нас  пытался

заговорить, сразу следовал окрик. Какой-то  бродяга,  не  удержавшись,

помочился прямо в строю. Милиционеры увидели,  стали  смеяться,  потом

пинками выгнали его из строя и стали бить дубинками. Ему стало больно,

он подпрыгивал, а милиционеры требовали в неприличной форме, чтобы  он

продолжал мочиться и, что самое удивительное, многие  в  строю  начали

смеяться, даже хохотать вместе с ними.

   Но тут от входа в изгородь послышались крики.  Незаметно  подъехало

несколько машин. Из них вышли люди и  приблизились  к  нам.  Раньше  я

думал, что всем людям, кроме милиции, запрещено одеваться, потому  что

одежда - это прерогатива разумных спонсоров, а мы, неразвитые, еще  не

доросли до одежды. Но люди, которые приехали в машинах, были  одеты  в

разного вида одежду, и на ногах у них были ботинки или сапоги,  как  у

милиционеров. Они громко разговаривали и даже смеялись - и я  был  так

удивлен одеждой, что не смог рассмотреть лиц.

   Эти люди вышли на серединку  вытоптанного  плаца,  и  один  из  них

сказал сержанту:

   - Ну и экземпляры!

   Был тот человек странного для меня вида: его борода  лежала  веером

на синей длинной одежде, а черные с проседью волосы были пострижены  и

завиты.

   - Вечно с ними морока, - сказал сержант. - Ну чистые скоты.

   - Мы из них сделаем людей, - сказала толстая женщина, тоже в теплой

одежде. У нее были красные щеки,  будто  от  мороза  -  наверное,  эта

женщина много ела.

   Все вместе они пошли вдоль строя. Первым выступал мужчина с большой

бородой. Он останавливался перед людьми, порой приказывал открыть рот,

отводил веко - словно на выставке любимцев,  на  которую  меня  как-то

давно брали хозяева. Первые два или три человека ему  не  понравились,

третьего, похожего на обезьяну волосатого брюнета, он вытащил из строя

и показал пальцем, где тому стоять.  И  в  его  движениях  была  такая

уверенность, что мужчина покорно сделал шаг в сторону, а бородатый, не

оглядываясь,  чтобы  убедиться,  исполнено  ли  его  приказание,   уже

следовал дальше. Так он приближался ко мне, вытащив человек десять,  и

я не знал, хорошо или плохо попасть к  нему,  и  обернулся  в  поисках

беззубой женщины, но не сразу нашел ее - она стояла человек за пять от

меня. Женщина заметила мой взгляд и догадалась, что я хочу узнать. Она

отрицательно покачала головой и согнулась, показывая, словно больна. Я

тут же последовал ее примеру - я согнулся так, что пальцы  левой  руки

достали до земли, сгорбился и даже скособочил лицо.

   - Ты всех возьмешь, Пронин, - сказала  толстая  женщина  в  меховой

одежде, - нам же тоже рабсила нужна.