|
Мегрэ ждал этого звонка и наконец услышал: – Центральный пульт дежурной части. – Графиня? – не удержался Мегрэ. – Во всяком случае, какая то графиня. Правда, не знаю – ваша ли. Только что звонили с улицы Виктор Массе. Несколько минут назад привратница обнаружила, что одна из квартиросъемщиц убита. Возможно, прошлой ночью. – Графиня? – Графиня фон Фарнхайм. – Огнестрельное оружие? – Задушена. Других сведений пока нет. Полиция квартала уже на месте. Через несколько минут комиссар ехал в такси, которое бесконечно долго тащилось через центр Парижа. Проезжая по улице Нотр Дам де Лоретт, он увидел выходившего из овощной лавки Жанвье. Мегрэ остановил такси, окликнул инспектора: – Садись. Убита графиня! – Настоящая? – Пока не знаю. Здесь рядом. Все в одном квартале. И действительно, от бара на улице Пигаль до квартиры Арлетты не было и пятисот метров; между баром и улицей Виктор Массе примерно столько же. В отличие от утренних событий перед полицейским у двери уютного и с виду спокойного здания толпилось человек двадцать зевак. – Комиссар здесь? – Его не было на участке. Здесь инспектор Лоньон. Бедный Лоньон, ему так хочется отличиться! Но всякий раз, как он выезжает на дело, его преследует рок: появляется Мегрэ и все забирает в свои руки. Привратницы на месте не было. На ступеньках лестницы, отделанной под мрамор, лежала толстая, закрепленная медными штангами ковровая дорожка цвета бордо. Пахло затхлостью, словно жили здесь одни старики, которые никогда не открывают окна. Стояла удивительная тишина: пока комиссар и Жанвье поднимались, не раздалось ни единого звука. Лишь на пятом этаже открылась дверь, и они увидели мрачного длинноносого Лоньона и маленькую толстушку с нелепым шиньоном на голове. В комнате, куда они вошли, тускло горел торшер под пергаментным абажуром. Духота ощущалась еще сильнее, чем во всем доме. Едва переступив порог квартиры, вдруг, неизвестно почему, начинало казаться, что все это далеко от Парижа, от остального мира, от уличного дождя, от людей на тротуарах, от гудков такси и потока автобусов, скрипящих тормозами при каждой остановке. Было так жарко, что Мегрэ, не раздумывая, снял пальто. – Где она? – В комнате. Комната представляла собой, по крайней мере в прежние времена, нечто вроде гостиной, но каждый входящий сюда погружался в мир не имеющих названия предметов. Такой могла быть только квартира, идущая на распродажу: мебель стояла в самых неожиданных местах. Везде бутылки, литровые бутылки из под дешевого красного вина, что потягивают из горлышка землекопы на стройках, запивая им колбасу. Была здесь и колбаса, но не на тарелке, а на промасленной бумаге, вместе с остатками курицы, кости которой валялись на ковре. Ковер был потертый, невероятно грязный, как, впрочем, и все остальное; стул без ножки; из кресла торчал волос, а пергаментный бесформенный абажур потемнел от старости. В соседней комнате на не убиравшейся уже несколько дней кровати без простыней лежал полуголый, именно полуголый труп; верхняя часть туловища прикрыта коротенькой ночной рубашкой, нижняя – раздувшаяся, отвратительно белая, обнажена. Мегрэ сразу увидел мелкие синяки на бедрах и понял, что сейчас найдет и иглу; он нашел их две – одну, сломанную, на каком то подобии ночного столика. Убитая выглядела не меньше чем на шестьдесят – точнее определить было трудно. Никто к ней еще не прикасался. Ждали врача. Не вызывало сомнений, что смерть наступила уже давно. Матрац был взрезан по всей длине, часть волоса вытащена. Здесь, как и в первой комнате, валялись бутылки, остатки пищи, посредине стоял ночной горшок с испражнениями. |
