Он по-прежнему не верит, что свободы для него не существует. И небеса вовсю пользуются его неверием: тем, кто умеет использовать веру, использовать неверие проще простого. Детям света все равно, грех или добродетель наполняет души слуг, лишь бы служили исправно. Небеса не могут позволить себе честность, как преисподняя не может позволить себе смирения. И они не могут позволить себе друг друга, рвут друг у друга миры изо рта — так, словно умирают от голода. Покер давно превратился во что-то покруче азартной игры. Видно, ставки выросли до самых небес. Вот небеса и пытаются выиграть — любой ценой, даже такой, которая заставит отступиться ад.

Чтобы проложить дорогу в это будущее, Тате нужно всего лишь подтолкнуть своего князя, своего избранника, своего любовника смухлевать в игре. Пусть он не сумеет выиграть честно, а проигрыша не примет, пусть он уничтожит свидетелей своего унижения, пусть он откажется от искупления старых грехов, наполовину выдуманных, сплетенных лунным обманщиком Мецтли из ночных кошмаров. Бедному кечуа никогда не избавиться от вросшей, будто ноготь, вины. Из нее, точно из волшебных бобов старой сказки, вырастет стебель, способный опоясать мир.

Можно взять триллионы грешников — и они завоюют тебе вселенную за год. А можно взять одного, наградить бессмертием — и заставить биться за твое владычество триллионы лет. Тата предпочла второе. И собирается приступить к исполнению плана.

Но что-то мешает ангелу, саднит, словно песчинка в глазу. Почему ее беспокоит парнишка, безотрывно глядящий на Дамело — там, где все смотрят именно так: через прицел сощуренных глаз, жадно и бесконечно бесстыдно? Чего и ждать в борделе, где воздух пропитан смесью пота, дрянной музыки и такой же дрянной выпивки? Но мальчик не вписывается: юный, хорошенький — все правильно, такие и ходят в притоны, чтобы ощутить крепкий, мускусный запах драки и секса, поторопить взросление, позлить опекунов. Вот разве что в глазах застыло не по-мальчишески острое, оценивающее выражение. Как будто стриптизер для него не наемное тело, а самый важный человек в его жизни, север для каждого компаса каждого корабля, которым он будет командовать.

Парень глядит на повелителя геенны с ожиданием и надеждой, у него, похоже, свои планы на задницу Миктлантекутли. Возможно, его мысли не приняли бы в химчистку, но куда вероятней, что это соперник. Соперник ангела в борьбе за нижний мир.

Пока Первая раздумывает, кто же перед нею, мальчишка уже смотрит Тате прямо в глаза. Через экран плазмы, через грани миров — один взгляд и четкое движение губ, беззвучно произносящих:

— Сука.

Кажется, этот малый знаком с ангелами.

Первая не сразу понимает: визави не может ее видеть — и неважно, знакомы они или нет. Потому что Тата здесь, в мире живых, а этот симпатяжка в мире мертвых. Ангелу мерещится исходящий от парня гнилостный, терпкий запах бойни, разбавленный ароматами шампанского, сандала и полыни, словно пахнущий модными духами официант склонился над блюдом с устрицами. Сколько ни мойся, мальчуган, сколько ни выливай на себя дорогого парфюма, от тебя всегда будет нести пыточной. Потому что ты — первый палач Миктлана.

— Чокнутая ангельская сука.