Ворон Миктлана разгневается, падет на дерзкую толпу и учинит кровавую бойню, в которой выживет только Горгона — и то не наверняка. В красном мареве сатанинского гнева Миктлантекутли вряд ли поймет, кто перед ним. Ангел победила.

И опять эта чужая, двусмысленная ухмылка растягивает губы. Тело Второй, которое Первая ощущает как свое, покидает кресло и поднимается на подиум. Мальчишка-палач смотрит на нее с изумлением, но уже без ненависти. Похоже, эти двое прОклятых понимают друг друга лучше, чем ангел — свою Тень.

— Позови его, — беззвучно, одними губами произносит Медуза.

Первый помощник сатаны кивает и, сунув в рот пальцы, свистит, как голубятник, только не поднимая птицу в воздух, а подзывая обратно. Дамело смотрит вниз, выхватывая взглядом фигурку на «языке» — и падает, расправив крылья, через пять, шесть этажей, падает, собирается убить змею. Горгона вскидывает руки ему навстречу, обнимает смуглую мужскую шею: хватка у нее по-прежнему питонья, безжалостная. Секунду-другую змея и ворон смотрят друг другу в глаза — и хищная птица поднимается в воздух, плавно и осторожно, неся на шее женское тело, длинное и тонкое, словно кандальная цепь. Тренч платья вьется следом, точно белый крысиный полоз, белоснежный и огромный, каких не бывает в природе. Шелковая змея похожа на свадебный наряд, как будто в полете их обвенчают и на греховную милю они вернутся мужем и женой. Было бы неплохо, думает Тата, не до конца понятно, которая.

Адский цирк дю Солей начинает представление — воздушное танго, в котором жизнь женщины целиком и полностью в руках ее мужчины. Соскользни мужская ладонь с женской талии, подайся под пальцами намокший шелк, и подиум, сияющий далеко внизу, примет изломанное тело, точно разрытая могила. Тата старается не думать об этом, не смотреть ни вниз, ни вверх, только в его глаза, удерживая Дамело взглядом, проникшим в чужой взгляд, руками, обнимающими шею, ногами, обвивающими икры: гляди на меня, держи меня, дыши со мной. Так они и плывут в нагревшемся воздухе — кожа к коже, губы к губам, дыша друг другом и доверяясь, как никогда и никому не доверялись.

Тем страшнее становится, когда индеец отбрасывает от себя Горгону — почти с отвращением, словно только сейчас увидел: он целует змею. В последнюю секунду, нет, долю секунды твердая рука перехватывает Татино запястье, скользит несколько сантиметров, больно сминая кожу, и рывком возвращает окаменевшее от ужаса женское тело в мужские объятья. Медуза Горгона зла, гордость ее страдает, ну и пускай. Покупать свободу и достоинство ценой жизни Вторая не намерена. Она собирается выжить, а уж потом предъявить счет своему мужчине за все его сучьи выходки, за все его брутальные истерики, за все его пустые хлопоты, как бы себя повыгоднее подать. Позер, мальчишка, щенок. Ох и прилетит тебе за все — на твердой земле. В небе этой мрачной страны ты — король.

Тем временем Дамело точно ножами жонглирует, сознавая: рано или поздно ему предстоит отсечь себе что-то ценное. Притиснув к себе покорное тело, владыка Миктлана проводит языком по мокрому от пота виску: Татина кожа на вкус как ром, огонь и перец — все, что смертельно, если переборщить с дозой. Индеец готов целовать ее дни напролет. На губах его морская соль, в голове — полная развратных фантазий муть. Медуза пьянит сильнее вина, но ангел со сверкающим мечом за спиной этой женщины пугает его куда сильнее. Он видит обеих, то сливающихся в одно, то разделенных на свет и тьму, крылья Первой летят за плечами Второй льдистым миражом, и кажется, что Горгона не разобьется, а станет крылатым змеем, если Дамело ее бросит. Или она его.

От подобных мыслей кровь закипает, и Сапа Инка позволяет себе еще несколько рискованных кульбитов, сальто и перехватов, в ходе которых Тата взлетает ласточкой под самый потолок, щелястый, затянутый паутиной, и, беспомощно вскинув руки, с обреченным «а-а-а-ах!» на вдохе падает, падает, падает.