|
Сеченов краем уха подслушал цену, она была не для его кармана. Заинтересовала его лавка с часами, где было всё — от простых мещанских ходиков с высовывающейся кукушкой до швейцарских брегетов, часов-брелоков и перстней с вделанными в них крохотными часиками. Несколько лавок торговали колониальными товарами: ананасами, грейпфрутами, апельсинами, бананами, жгучим кайенским перцем, индийским и цейлонским чаем, тростниковым сахаром в кусках, лавровым листом, гвоздикой, корицей и десятками видов других продуктов из южной Азии и Африки. Множество лавок было с пушным товаром. Перед прилавками висели шкуры белого и бурого медведей, росомах, волков, на самих прилавках и стеллажах возлежали песцы, чёрнобурки, бобры, выхухоли, колонки и горностаи; для людей ниже среднего достатка имелись во множестве кошачьи шкурки. Мимо табачных лавок Павел Дмитриевич прошёл, не останавливаясь: он не курил. А там было много того, что влекло к ним курильщиков: гаванские сигары, египетские пахитоски, турецкий табак, украинский табак и погарская махорка. Много лавок было с украшениями. Сеченов любовался блеском бриллиантов и других драгоценных камней, облечённых в золотые и серебряные оправы, колец, подвесок, медальонов и браслетов. Глядя на игру света, он решился и купил для Анны Петровны позолоченный браслет.
Человек так устроен, что ему важно решиться на первый шаг, а потом всё становится легче и проще. Войдя в обувные ряды, Павел Дмитриевич перестал чувствовать себя зрителем, он стал по-настоящему прицениваться к нужным ему летним полусапогам, щупал их, мял, определяя носкость кожи, растягивал швы на прочность, стучал сгибом пальца по подошве и по звуку выяснял: не из гнилой ли кожи изготовлена подмётка. Пересмотрел до полусотни пар, наконец, выбрал и купил кромского производства отличные полусапоги, и почувствовал себя неимоверно усталым от людской толкотни, изобилия впечатлений и шума. Он вышел из гостиного двора и определил, что сумел посмотреть едва ли одну пятую часть ярмарки. Из складов шла оптовая торговля всем тем, что предлагали лавки гостиного двора, с множества возов и наспех сколоченных открытых рядов торговали хлебом, щепным товаром, рогожами, валяной обувью, мясом, рыбой, салом, свечами, колоколами из Самары и валдайскими колокольчиками. Деньги, скопленные симбирянами за год, оборачивались на Сборной в нужные бытовые вещи, и все покупки приурочивались к ярмарке, основному источнику городских доходов. Держа в руке покупку, Сеченов вышел из гостиного двора на Большую Саратовскую. Полусапоги, чтобы дольше носились, следовало по русскому обычаю обмыть, и он завернул в биллиардную, где было людно и шумно от нетрезвых разговоров и стука шаров. Павел Дмитриевич протиснулся к стойке, выпил стакан хересу, закусил лесным орехом и встретился взглядом с Верёвкиным, тагайским обидчиком. Какое-то время они со взаимной ненавистью смотрели друг на друга, затем Верёвкин отвернулся, и Сеченов вышел из заведения. Бросать вызов обидчику в тесноте, среди пьяных людей, по мнению Павла Дмитриевича, было бы неблагородно, общество бы этого не поняло, а подставляться под пересуды самому было бы нерасчётливо. Какие мысли были у Верёвкина на этот счёт, мы не знаем, хотя трудно представить симбирского помещика в роли дуэлянта. Ему ближе размышления о ценах на пшеницу, зуботычины мужикам, озорство в девичьих комнатах собственного дома.
Глава 25
Между тем небо покрылось тучами и начал идти зимний дождик. Дорога, деревья, дома, заборы — всё вокруг начало покрываться наледью. Лошадь, вёзшая беговые санки, вдруг заскользила на всех четырёх копытах и осела на круп. Тут и Сеченов поскользнулся, не упал, но резко прогнулся назад, и в спине что-то больно хрустнуло. Покупка упала на мокрый снег, поднимая её, Павел Дмитриевич с трудом нагнулся и выпрямился. Дальше он пошёл, одной рукой осторожно придерживаясь за заборы, ощущая в спине огненную боль. Недалеко от дома племянника Караваевой он увидел странную фигуру. |
