С годами присущая Сеченову гордыня приобрела черты гротеска и фарса, он стал помышлять о государственном поприще и для начала требовал от пасынка исхлопотать ему у императора Николая I звание камер-юнкера. «Родилось пресильное желание быть камер-юнкером, — писал он князю в Петербург, — употреби все свои средства и тем самым сверши желаемое».

Неугомонному Павлу Дмитриевичу стало тесно в подмосковной деревне, он жаждал приблизиться к престолу, жить в столице, являться на балы, где бывает царская семья, претензии его нрава приобретали всё больший размах. Отставной подпоручик забыл, что он изгнан из полка, лишён усов, ограбил жену и добродушного и наивного князя, он видел себя придворным. Что дальше?.. Член Государственного совета, министр?.. Князь этого письма друзьям не показывал, это бы значило выставить самого себя на посмешище, но как литератор сделал открытие — вот он нередкий тип русской жизни! Так появились наброски о Модесте Гомозейке, о котором узнает Пушкин и будет поощрять Одоевского к продолжению жизнеописания ничтожного враля и прохвоста, обременённого нешуточными амбициями.

Молчаливый отказ князя в протекции при дворе уязвил Сеченова, он нарушил зарок и начал играть в карты, стал требовать у Екатерины Алексеевны духовную в свою пользу на усадьбу. Письма матери к сыну открывают новые грани неугомонного нрава Павла Дмитриевича. Бывшая княгиня, вкусившая некогда сладостный плод «светского тона», стала подвергаться физическим нападениям обожаемого супруга… «Начал меня кусать, искусал щёки, не знаю, как я сохранила нос. Умоляю, поддержи меня!»

Павел Дмитриевич этим нисколько не смущался, а наседал с требованием доставить ему место чиновника по особым поручениям при московском губернаторе. Когда это ему не удалось, то он стал метить в городничие и бесцеремонно навязывал этот проект несговорчивому пасынку. Наконец Сеченов получил место полицмейстера в Саранске, уездном городе Пензенской губернии.

Князь Одоевский получал безграмотные депеши отчима из Саранска и был премного ими доволен, но не как свойственник бузотёра — полицмейстера и государственный чиновник высокого ранга, а как литератор. Благодаря Сеченову он мог из петербургского кабинета наблюдать жизнь уездного городка во всех её проявлениях. Всё тщательно им собиралось, сортировалось, обдумывалось, чтобы потом войти в «Жизнь Гомозейки». К сожалению, эту книгу Одоевский не написал, но князь был знаком с Гоголем и посвящал его в похождения своего отчима. Невозможно утверждать, что Ноздрёв из «Мертвых душ» списан с Сеченова, подобных типов на Руси и сейчас хоть пруд пруди, но для писателя иногда важна пусть и случайная подсказка в каком направлении ему следует работать, и саранский полицмейстер вполне мог такой подсказкой быть. Очень уж он простодушен и откровенен в своих письмах, так бесконечно уверен в своей правоте, что ему никакой другой дороги не было, кроме как в литературное бессмертие.

Глава 4

В Саранске утомлённый беспокойной службой и тупостью обывателей, Павел Дмитриевич встретил родственную душу — помещика Метальникова. Случилось это на свадьбе у купца Ивана Паулкина, который женил сына и пригласил полицмейстера осчастливить своим присутствием это торжественное событие. Купец чтил установленные правила, приглашать явился с подарком — четырёхфунтовой головой сахара и большой жестяной коробкой китайского чая, любителем которого полицмейстер успел себя зарекомендовать среди купеческого круга, где ему приходилось по большей части вращаться.

За свадебным столом почётные места Сеченова и Метальникова оказались рядом.