Он оторвал еще часть ленты.

– Закрой глаза, – приказал он.

Она повиновалась. Лента опустилась ей прямо на глаза, под нее попало несколько прямых прядей ее волос.

Казалось, он никуда не спешит. Она чувствовала, как он оседлал ее, наклонился так близко, что она ощущала запах жвачки, которую он жевал: пахло чем‑то вроде корицы.

– Один раз ты уже от меня удрала, – произнес он, – на этот раз не выйдет.

Его рука заскользила по ее блузке, разорвала ее. Она слышала, как он громко сопит. Ладонью он ощупал ее груди, помял их. Потом эта ладонь оказалась у нее между ног, сдернула трусики, грязный большой палец вошел в нее, причинив ей боль. Палец изучающе извивался, потом выскользнул обратно. Она снова услышала сопение. Она подумала, уж не нюхает ли он свой палец.

Потом она почувствовала, как ее переворачивают и связывают веревкой. Туго‑туго: запястья, предплечья, ноги. Она будто видела, как он затягивает узлы.

Потом пришла очередь ведра: его надели ей на голову, клейкой лентой примотав к одежде; ее дыхание эхом отдавалось в ее собственных ушах. Темнота поверх темноты. Может быть, он что‑то сказал ей, но она не могла разобрать что. Она была измотана, тело обмякло, одежда насквозь пропиталась потом. Она ощутила, как дверцу фургона снова закрыли, и потом машина двинулась вперед, а ее швырнуло назад по жесткому металлическому полу, связанную, беспомощную, без всякой надежды, что кто‑нибудь знает, где она.

30

– Жиголо для колясочниц?

– Да, он… видишь ли, он занимается этим только с женщинами, которые передвигаются в инвалидных креслах.

Говоря в трубку, Конни понизила голос. Она не хотела, чтобы ее кто‑нибудь слышал, в том числе и прислуга, которая и без того слишком много о ней знала.

– Со старухами?

– Нет‑нет. С молодыми: тридцать, сорок, может быть, пятьдесят лет.

– Они ему платят?

– Ну да. И хорошо платят, насколько я знаю. Но им все равно. Это не так уж много, если учесть…

– Если учесть что? – спросила она.

– Если учесть, какой он мастер! Ты удивишься, сколько в Нью‑Йорке богатых женщин в инвалидных колясках. Ну, травмы, заболевания позвоночника, рассеянный склероз… в общем, их сотни.

– Но я их никогда не видела.

– Большинство стараются не показываться. Я нашла одну у нас в доме. Вот как я о нем узнала.

– А твоя подруга, он часто ее?..

– Примерно раз в месяц. Муж вообще к ней не прикасается.

– А она тебе говорила, как… о господи, погоди минутку. – Конни прислушалась, не спускаются ли с крыши мужчины. Ее муж и этот смешной китаец по имени Чен, которого они зазвали к себе на ужин, – наверху, на террасе, с напитками и сигарами. Что они там обсуждают? За ужином у них уже была беседа, чопорная и несуразная: у этого человека просто ужасный английский, не говоря уж о его неумении обращаться с вилкой, а Билл вел себя так, словно перед ним – властелин мира. Ну уж нет, позвольте, она прекрасно знает таких людей, особенно миллиардеров из Гонконга и Сингапура, и этот парень явно до них недотягивал. Билл сказал, что позже к ним, возможно, присоединятся другие гости. Она снова прислушалась, но ничего не услышала.

– Извини, я слушаю, – сказала она в трубку. – Значит, ты говоришь, ее муж никогда до нее не дотрагивается и она делает это со своим жиголо.

– Соседка как‑то днем их слышала, точнее – слышала ее.

– Ну же! Кто он?

– Ну, он из тех… из высоких лесорубов, которые носят фланелевые рубашки и живут за городом.