– Покатаемся, Леша? – улыбнулась она. Леха вздрогнул – показалось, будто мир сузился до размеров этой машины странного цвета. Все остальное уже не имело значения.

– Ага, – сказал он и оторвался от стены, которую подпирал последний миллион лет. Дверца «Мерседеса» открылась, пропуская Леху в иной мир, словно в рай. Он осторожно присел рядом с шикарной брюнеткой в шикарных очках и с шикарной сигаретой.

– Привет, – сказала она почему‑то шепотом и неожиданно поцеловала Леху в губы. – А теперь держись! – добавила она, оторвавшись от Лехи и оставив его с незнакомым дурманящим вкусом на губах и туманом в голове.

«Мерседес» рванул с места, и через несколько секунд пропала пыльная улица, пропал и весь район, где обитал Леха. Все исчезло, как будто и не было ничего. Вырулив на центральную улицу, Барыня сбросила скорость, машина пошла с торжественной неторопливостью, как на параде. Водители в соседних рядах изумленно таращились на розовый «Мерседес», и тем более их изумлял невзрачный белобрысый пацан на переднем сиденье. Мухину очень хотелось показать этим козлам что‑нибудь неприличное, но тут брюнетка положила ему руку на колено, и Леха забыл обо всем.

– Сейчас поедем ко мне... – сказала она. – Если не возражаешь.

Господи, еще бы он возражал! Мухин еще не видел ее квартиры, но заранее знал, что будет НЕЧТО. Нечто, столь же сильно вышибающее мозги, как и розовый «мерс». Так оно и оказалось. У кого там двенадцать лет назад в черте города имелся двухэтажный кирпичный особняк? Не дачный домик, не сарай, не гараж с пристройкой, а именно особняк? У кого – у директора рынка, у председателя горсовета, у директора химкомбината? Черта с два! Только у Барыни. Вот туда Леха и попал.

Походив по комнатам, он понял, что съезд крыши продолжается. И когда к нему вышла хозяйка в черном шелковом халате, а на столике в ведерке со льдом стояло шампанское, а в здоровенном японском телевизоре пели какие‑то тетки...

– Зачем это? – выдавил из себя Мухин. Это были последние здравые слова, которые он произнес в тот день. Хозяйка засмеялась – будто зазвенели серебряные колокольчики – и подтолкнула Мухина в сторону ванной комнаты.

– Потому что я так хочу, – прошептала она ему на ухо. И ее горячий язык коснулся мочки его уха. – И потому что ты мне нравишься.

Ванная комната была размером со школьный класс, и там было много всяких разных вещей, о назначении которых Мухин даже не догадывался. Он просто разделся и лег в высокую белую пену. Положив голову на специальную подушечку, он посмотрел вверх и увидел на потолке зеркало. Смысл этого излишества остался Лехе непонятен, он лишь подумал, что в этом зеркале выглядит совсем крошечным, затерянным в огромной ванне...

– У тебя были девушки?

Леха вздрогнул – оказывается, она уже была здесь, сидела на бортике ванны.

– Девушки? – Леха наморщил лоб. Вообще‑то соседка, которую они с пацанами долго спаивали, а потом по очереди трахали... Безусловно, она была девушкой. Когда‑то.

– Были, – сказал Леха, глядя на молочно‑белую кожу этой женщины с вожделением и страхом. – Конечно, были...

– Ну так забудь о них, – посоветовала она, и рука ее скользнула в пену, безошибочно отыскала там то, что искала, крепко обхватила, потом ослабила хватку...

– Забудь обо всем, – посоветовала Барыня. И Леха ее послушался.

3

– Больно? – Хруст присел на корточки, сочувственно вглядываясь в разбитое лицо Мухина.