– Не объедем, – проскрежетал Шумов. – Будем разворачиваться...

Он так и сделал, только в самом разгаре разворота по стенке микроавтобуса что‑то застучало, Шумов завопил что‑то свирепо‑матерное, выворачивая руль влево, Мухин повалился на сиденья, я упал на него сверху, а потом низ машины стал боком, все куда‑то провалилось, Мухин исчез...

Что‑то металлическое треснуло мне по ребрам, а затем еще что‑то металлическое свалилось мне на голову. Одновременно с этим машина перестала двигаться, и я обнаружил себя лежащим вниз головой и кверху ногами. Голова у меня вдобавок была разбита.

И еще у меня было очень хреновое настроение. От того, что мне сунули в нос автоматный ствол и велели в темпе вальса выбираться наружу, мое настроение не улучшилось.

Глава 14

Слова напоследок

1

И вот что было странно: оба мы находились примерно в одинаково хреновой ситуации. Мы оба перевернулись на машине, нам обоим потом слегка настучали по головам, нам обоим надели наручники, потом привезли в какой‑то длинный холодный зал со сквозняками и усадили на стулья. Нам обоим было примерно понятно, к чему идет дело. В таких вот помещениях дела ни к чему хорошему обычно не идут. Мухина вдобавок терзали старые болячки. Но в итоге он был совершенно спокоен и даже где‑то самоуверен (если в такой ситуации можно быть самоуверенным), а у меня настроение было просто похоронное.

Когда я сказал об этом Мухину, тот понимающе кивнул и проговорил простуженным голосом:

– Знаешь, это отчего? Оттого, что ты не знаешь, что происходит. А я знаю. Поэтому для меня все это... – он пренебрежительно поморщился. – Ерунда. Я всегда знал, что этим кончится. И я давно уже к этому готов.

– Всегда?

– Ну не всегда. Лет двенадцать назад я это понял. Одним прекрасным майским вечером. И с тех пор я настраивался. Сейчас я полностью готов.

– Двенадцать лет назад? – недоверчиво спросил я. – Это ж сколько лет тебе тогда было?

– Шестнадцать. Я же говорю – у меня было время приготовиться.

Мухин был прав, я действительно не совсем понимал, что тут творится. После его слов непонятного не стало меньше.

Длинное помещение, в котором мы сидели, напоминало склад. В одном его конце была составлена старая канцелярская мебель, в другом почти до потолка высились какие‑то картонные коробки. Мы сидели рядом с мебелью, а кроме нас, в помещении находилось еще человек десять. Их явно не интересовали ни коробки, ни тем более мебель. Они о чем‑то интенсивно переговаривались, куда‑то звонили по мобильным телефонам, а трое неотрывно наблюдали за нами. Такое внимание было мне даже немного приятно.

– Раз ты все знаешь, – повернулся я к Мухину, – объясни, что они там решают...

– Они ничего не решают, – охотно объяснил Мухин. – Они же пешки, мелочь... Решают другие. Сейчас эти другие приедут сюда, чтобы лично со мной пообщаться, – он самодовольно улыбнулся. Маленькому человечку льстило, что из‑за него поднялся такой переполох и что еще какие‑то люди сейчас бросают все свои дела и несутся сюда... Чтобы взглянуть в эти наглые мухинские глазки.

– Они приедут, чтобы со мной поговорить... Чтобы все узнать у меня. Меня же нельзя просто так убить, я им нужен живой, чтобы задавать мне вопросы. Это с тобой все просто, тебя можно шлепнуть без разговоров.

– Нет‑нет, спасибо, – сказал я. – Уж лучше я посижу, послушаю где‑нибудь в сторонке... А кто это такие? Это люди Хруста?

– Я их кличек не запоминаю, – презрительно сказал Мухин. – Много им чести. А вообще, как я уже говорил, это люди Барыни. Кто еще может отправить кучу народа на машинах и с оружием искать одного‑единственного человека – меня? Только Барыня способна на такой размах – гулять так гулять!

– А что ты ей сделал?

– Я – пока ничего.