|
А «Форд» поставлен в укромном месте. Ну и какой отсюда можно сделать вывод? Что Мухин заранее все продумал и подготовил? До меня это уже дошло. С опозданием на пару суток, правда, но дошло. Что еще? Если пальто лежало в багажнике «Форда», это значило, что Мухин был уже в полной готовности делать ноги. Он закончил все свои дела, оставалось смотаться... А он зачем‑то поехал на Пушкинскую. На этом самом «Форде», где в багажнике лежало его пальто. А раз в машине пальто, значит, в машине было и все остальное. Деньги и алмазы. Пальто в машине осталось, но вот что касается более ценных вещей...
– Слушай, Саня, – сонно проговорил Шумов, устраиваясь на темно‑сером кашемировом пальто. – А ты машину проверил? – В каком смысле? – Ты же ищешь мухинские деньги, так? А вдруг они у него здесь, в машине, спрятаны. Двойное дно в багажнике или под обивкой сидений... Черт, этот тип как будто читал мои мысли! – Там был чемодан денег, – сказал я. – И чемодан алмазов. Вообще‑то он говорил про два чемодана алмазов, но я видел только один. Поэтому и говорю про один. Можно спрятать в машине чемодан алмазов и чемодан денег? – Можно, – сказал Шумов, и я вздрогнул, а руки мои как‑то стали сами по себе проминать обивку сиденья. – Но мороки много. Есть смысл возиться, если только везти это все через границу, чтобы таможенников наколоть. А так, чтоб легко положить и легко взять... Нет, так не выйдет. – Шумов помолчал, и я уже подумал, что его сморил сон, но через пару минут сыщик снова подал голос: – Я не понял... Как это Мухин кинул Тыкву со всеми этими чемоданами? Чемодан алмазов, чемодан денег... С таким грузом непросто испариться. Как он это провернул? – Он испарился, – ответил я. – Он зашел в комнату без окон. И не вернулся оттуда. Я заглянул туда через три минуты – там никого не было. А через дверь он не выходил. – Дурдом, – прокомментировал Шумов. – Я вот просплюсь... А потом я выясню, кто куда испарился, потом я выясню, за каким чертом какие‑то козлы врываются ночью на мою дачу... То есть не на мою дачу. На дачу Ольги Петровны... Шумов ругнулся, поднял голову с пальто и протянул руку ко мне: – Я у тебя мобильник видел. Дай‑ка я хозяйке позвоню еще раз... – Мобильник тоже мухинский, – сообщил я, передавая Шумову телефон. – Да ты халявщик, Саня, – ответил Шумов. – У тебя ничего своего нет. Свои у тебя только неприятности. И ты охотно делишься ими со знакомыми. Он несколько раз набирал номер, но никто не отвечал. Шумов скрипнул зубами, швырнул мобильник на переднее сиденье и снова улегся на пальто. Меня в сон не тянуло, поэтому я просто сидел на переднем за рулем и слушал тихо работающий приемник. Вскоре к музыке из динамиков добавился могучий храп Шумова. Так мог храпеть только заслуживающий доверия человек, и я почувствовал себя спокойно, сидя за рулем машины убитого афериста. В гараже было темно, лишь красный огонек магнитолы смотрел на меня, а раздававшиеся из магнитолы голоса и музыка напоминали, что есть жизнь и за пределами этого гаража и что не все так мрачно, как кажется ранним осенним утром, когда дождь изматывающей редкой дробью лупит по крыше и нет никакого желания выходить наружу... В таком настроении я послушал бы что‑нибудь медленное и лирическое, но радиостанции, наверное, получили правительственное задание передавать с утра музыку поэнергичнее и пожизнерадостнее, чтобы люди побыстрее выскакивали из постелей и мчались на работу. Вот такое дерьмо мне и пришлось слушать в сопровождении шумовского храпа. Вся энергия и вся жизнерадостность этих утренних песен летели мимо меня, а когда ведущие рассказывали пошлые анекдоты, у меня появлялось желание дать всем этим болтунам под дых. |
