|
До чего же люди театра болтливы! Просто счастье, если удастся раздобыть хоть какие‑то сведения к полуночи.
– Ах да. Джек Фрай! Полная посредственность. Хорошо, что этот неприятный тип ушел из труппы, поссорившись с триумвиратом – если можно так именовать двух женщин и одного мужчину.
– Почему нет? – спросила Элпью, которой было все равно, как и что он называет, коль скоро это не связано с рассказом о Подлеце.
Актер сел прямо.
– Смысл слова «триумвират» совершенно не подходит в данном случае. Оно означает союз трех мужчин, тогда как нашей труппой руководят трагическая актриса Элизабет Барри – женщина, профессиональная девственница Энн Брейс‑гирдл – еще одна женщина – и величайший актер нашей эпохи Томас Беттертон. Две женщины и один мужчина. Эти трое заправляют в театре всем – выбирают пьесы, репертуар, актеров, заграбастывают себе лучшие костюмы. Я беспокоюсь, что, когда придет мое время продвинуться вперед…
– Значит, Джек Фрай им не понравился? – Элпью ухватилась за возможность напомнить актеру, зачем она здесь находится.
– Джек Фрай! Тоже мне – умник! Хотел больше денег, роли побольше, чтобы его брали в поездки за город. Да всего не перечислить. Не переставал разглагольствовать, что его должны взять в труппу на жалование, а не держать на подменах. – Актер так возбудился, что принялся обмахивать себя листком бумаги, который схватил со столика. – У меня с ним произошла пугающая стычка. Я играл маленькую, но существенную роль Османа в «Королевских проделках». Жуткая пьеса! Написанная какой‑то девчонкой…
Элпью кашлянула, надеясь, что это поможет.
– Ах да. Ну так вот, вашему Джеку Фраю досталась роль Ахмата, евнуха. Позволю заметить, что Ахмат – великолепная роль, великолепная. Я бы в ней смотрелся блестяще. Но этот Джек Фрай все время приставал ко мне, чтобы мы поменялись ролями для «большего правдоподобия»! – В ужасе вскинув брови, актер доверительно наклонился к Элпью. – Вы понимаете подоплеку, моя дорогая? – Он поджал губы. – Он пытался сказать мне, что он более мужчина, чем я! Только подумать! Он так разозлил меня, что я чуть не размозжил ему голову своей бутафорской трубой.
– А эти поездки за город, в которые не брали Джека Фрая? Что они из себя представляют?
– Труппа едет туда, где на лето размещается двор, или на праздники – в Оксфорд, Виндзор, Хэмптон‑Корт, чтобы играть для королевской фамилии и придворных. Я играл в…
– А почему Джеку Фраю это было так важно?
– А, для него! Он был о себе высокого мнения как на сцене, так и в повседневной жизни. Думал, что внешность позволит ему покорить богатую или знатную даму, которая, став ему женой, обеспечит его до конца дней. Когда большая тройка решила, что для подобных выездов он не подходит, он перевернул стол, расколотил стул и заявил им, что могут засунуть свой театр себе в задницу.
Слушая всю эту театральную болтовню, Элпью ясно рисовала себе человека, которого Бо называл Подлецом.
– А та вспышка гнева? Фрай потом раскаялся?
– Вот уж ничуть не бывало. – Актер убрал со щеки выбившуюся из парика прядь. – Нет, он лишь улыбнулся этой своей гаденькой улыбкой, собрал вещи и сказал нам, чтобы мы «продолжали пыжиться и дальше», а что, мол, у него есть другое предложение.
– И какое же?
– Поначалу мы все думали, что он, должно быть, присоединился к этим обывателям из «Друри‑Лейн» – третьеразрядная компания, да и то с натяжкой, там одни акробаты, дрессированные собачки и толстухи, расхаживающие по слабо натянутому канату, но оказалось – нет. – Подавшись вперед, актер понизил голос: – Одна из костюмерш, у которой, как мне говорили, была интрижка с этим отвратительным человеком, как‑то вечером столкнулась с ним на площади в Ковент‑Гардене, и он был очень доволен собой. |