– Значит, вы говорите, что, когда дело дойдет до суда, дадите показания против миссис Уилсон?

Графиня кивнула.

– Да, я дам показания.

Она была уверена, что к этому времени Элпью уже заняла удобный наблюдательный пункт и приготовилась следовать за скорбной процессией, сопровождающей миссис Уилсон к мировому судье, а затем в арестантскую или в тюрьму, какая будет назначена для ее содержания под стражей.

– Вы живете в собственном доме?

Ее светлость энергично кивнула.

– Меня можно будет найти в Энглси‑хаусе, да.

– Тогда можете идти.

Приземлившись не самым удачным образом – на куст можжевельника, – Элпью потеряла парик. Нахлобучивая его, она пробежала через сад и, войдя с черного хода, появилась в вестибюле с видом человека, который имеет полное право находиться в этом доме.

Кухарка, которая подслушивала на лестнице и теперь сплетничала с камердинером Бо, уставилась на нее. Прикоснувшись к шляпе, Элпью на самых низких тонах произнесла:

– Я с констеблями, мадам, – и быстро покинула дом через парадную дверь.

Она покрутилась на улице, на том самом месте, где стояла, наблюдая, как привезли тогда тело Бо, пока, к удивлению сыщицы, констебли не вывели миссис Уилсон.

Элпью заколебалась. Что делать? Пойти за миссис Уилсон или узнать, что стало с графиней? Она решила пойти за констеблями.

Постояв на ступеньках у входа в контору мирового судьи, куда привели вдову, Элпью услышала, как он приказал отправить ее в тюрьму Флит. С этой новостью она поспешила назад, в Чейл‑хаус.

Графиню она нашла на улице, ее светлость разглядывала витрины магазина заморских товаров на углу Ладгейт‑стрит.

– Посмотри на эти подносы японской работы! Какая красота, и всего по гинее за штуку.

Элпью мельком глянула через плечо на великолепную выставку картин, вееров, фарфора и других модных пустячков.

– Идем, Элпью. – На ладони графини блеснули пять гиней. – У нас есть деньги, давай же посидим среди всех этих модных безделушек и за чаем пожуем нашу жвачку.

– Но, мадам, мы же не можем… – рвалась в бой Элпью.

Схватив напарницу за руку, графиня втащила ее в магазин.

– Что мы можем сделать в такой спешке? Наша главная подозреваемая арестована, а наш лучший план – это выработать хоть какой‑нибудь план. Составить список улик.

Они заняли столик в дальнем углу магазина и, прихлебывая чай, с удивлением наблюдали, как приходившие покупатели платили по две гинеи за такую мелочь, как веер из сандалового дерева, букетики бумажных цветов и керамические чашки.

– Итак, могла ли миссис Уилсон быть женщиной с церковного кладбища? – Графиня звучно прожевала маленькое круглое печенье. – Думай, Элпью, думай. Констебль говорит, что она там была. Могла ли миссис Уилсон скрываться за серебристой маской?

– Думаю, нет. – Элпью покачала головой. – Слишком высокая. Слишком элегантная.

Графиня отхлебнула чаю.

– Согласна. Я считаю, что эта Уилсон говорит правду. Хотя я не уверена, что это – вся правда и ничего, кроме правды. Как ты думаешь, она умеет писать?

– Говорят, что теперь в Лондоне каждая горничная умеет писать, но сие не означает, что это верно в отношении купеческих жен.

Две квакерши, кланявшиеся всем, кто попадался им на глаза, и изучавшие цены на предметы, выставленные в ближайшей витрине, одарили Элпью улыбкой, которая скорее походила на угрозу.

– Мне кажется, мы заняли их столик, – сказала Элпью.

Графиня ответила им высокомерным взглядом.

– Даже и не подумаю уступить. Продолжай, Элпью.

– Если миссис Уилсон хотела избавиться от мужа – и вспомните, мы слышали, как она сегодня сказала, что теперь, после его смерти, у нее будут деньги, – даже если сама она там не была, она вполне могла нанять человека, который выполнил бы грязную работу.