И все‑таки пройдет немало времени, прежде чем пляжи вновь обретут прежнюю красоту. А может быть, это не случится никогда.
– Да, – ответил наконец Гарри. – Думаю, я люблю тебя, то есть я хочу сказать, что знаю это. Просто у меня забита голова. Ты, наверное, считаешь, что я недостаточно ясно выражаю свою любовь? Понимаешь, я просто не знаю, что ты хочешь от меня услышать. А может быть, у меня не хватает времени, чтобы подумать о том, что я должен сказать.
Она взяла его под руку и прижалась к нему сильнее.
– Нет‑нет, тебе вовсе не нужно что‑то говорить. Но я очень не хочу, чтобы наши отношения прекратились...
– А почему мы должны их прекращать?
– Не знаю, но меня почему‑то это очень беспокоит. Такое впечатление, у нас нет будущего. Мои родители тоже беспокоятся...
– Понимаю, – он мрачно кивнул. – Ты говоришь о свадьбе?
– Да нет, не совсем, – вздохнула она. – Я же знаю, как ты к этому относишься, – ты все время твердишь, что о свадьбе думать еще рано, что мы очень молоды. Я с тобой полностью согласна. Думаю, мои родители тоже. Я знаю, ты предпочитаешь ни от кого не зависить, и ты совершенно прав: мы еще очень молоды.
– Ты всегда так говоришь, – ответил он. – Но тем не менее мы постоянно возвращаемся к этому вопросу.
Бренда казалась подавленной.
– Ну... понимаешь... все дело в твоем поведении... я никогда не знаю, что будет дальше. Если бы ты хоть рассказал мне о том, что тебя так занимает. Я же вижу, что что‑то есть, но ты никогда не говоришь об этом.
Он хотел было что‑то сказать, но потом передумал. Бренда затаила дыхание, однако, когда стало ясно, что он ничего не скажет, глубоко вздохнула и решила действовать методом исключения.
– Я знаю, дело здесь не в том, что ты пишешь, потому что ты был таким задолго до того, как начал писать. Сколько я тебя помню, ты всегда был таким. Разве что...
– Бренда! – Гарри остановился, схватил ее в объятия и крепко прижал к себе. Казалось, он сейчас задохнется. Он не мог произнести ни слова. Бренда испугалась.
– Гарри! В чем дело?
Он сглотнул, набрал в легкие воздуха, восстановив дыхание, и пошел дальше. Догнав, Бренда снова взяла его под руку.
– Гарри?
Не глядя на нее он ответил:
– Бренда, мне... мне необходимо поговорить с тобой.
– Но именно этого я и хочу! Он снова остановился, обнял ее и стал смотреть на море.
– Дело в том, что речь пойдет о не совсем обычных вещах...
Бренда решила взять инициативу на себя и направилась вдоль берега, держа Гарри за руку, увлекая его за собой.
– Хорошо. Давай поговорим. Вернее, говорить будешь ты, а я – слушать. Я сделала все что могла. Теперь очередь за тобой. Ты говоришь, речь пойдет о необычных вещах? Ну что ж, я готова.
Кивнув, Гарри искоса посмотрел на нее, откашлялся, чтобы прочистить горло, и начал:
– Бренда, тебя когда‑нибудь интересовало, о чем думают люди после смерти? Я имею в виду, о чем они думают, лежа в своих могилах?
Бренда почувствовала, как по спине ее побежали мурашки. Несмотря на то, что солнце было очень горячим, от пугающе безжизненного голоса Гарри и от его слов ее до костей пробрал мороз.
– Интересовало ли меня?..
– Я же предупреждал, что речь пойдет об очень странных вещах, – торопливо напомнил он.
Она не знала, что сказать, что ответить. Ее била дрожь. Он не может говорить это серьезно, этого не может быть. Или, может быть, речь идет о том, над чем он сейчас работает? Так и есть: это сюжет одного из рассказов, который он собирается написать!
Бренда почувствовала разочарование. Всего лишь рассказ! Она ошибалась, считая, что писательская деятельность не оказывает никакого влияния на его настроение и образ мыслей. |