— Охъ, ужъ этотъ нашъ Володя!

— А что?..

— Летитъ куда-то…

— Вверхъ?

— Боюсь, что въ бездну.

Удивительный Невскій перспективу свою передъ ними открывалъ. Дали темны и прозрачны были. Въ густой лиловый сумракъ уходила череда все уменьшающихся фонарей и дальніе казались звездами, спустившимися на землю. Отъ витринныхъ огней магазиновъ желтоватый светъ лился на широкія панели. Изнутри у самыхъ стеколъ были зажжены керосиновыя лампы, чтобы стекла не покрывались морознымъ узоромъ, закрывавшимъ выставки.

Густая толпа народа шла по Невскому. Модный былъ часъ — четыре. Женя съ Гуріемъ шли быстро, искусно лавируя въ толпе. Это тоже было по «Петербургски». Они гордились темъ, что были Петербужцами, что въ толпе не терялись, что эта нарядная толпа, суета передпраздничной улицы были имъ родными, съ детства привычными. Где уже очень стало много народа, за Пассажемъ, Женя взяла Гурія подъ руку и мило улыбаясь шепнула: — «совсемъ кавалеръ»…

Они вспоминали всехъ родныхъ, говорили о томъ, кто что и кому подаритъ на елку. Это называлось у нихъ «делать перекличку».

— Ахъ, Володя!.. Володя!.. Онъ старше тебя, онъ долженъ бы быть ближе ко мне. А мы съ нимъ точно чужіе. И всегда то онъ меня обижаетъ. Очень уже онъ умный. Ты, Гурочка, мне милее, ты проще.

— Мерси.

— Какъ думаешь, какого зверя пришлетъ намъ дядя Дима въ этомъ году?.. Въ прошломъ году онъ прислалъ намъ тигровую шкуру… Своей охоты.

— Слона!

— Милый Гурочка, слоны въ Туркестане не водятся. Дядя Дима самый далекій отъ насъ… Страшно подумать… Въ Пржевальске… Почти полторы тысячи верстъ отъ железной дороги. Дядя Тиша на xуторе.

— Мне всегда, Женя, почему-то вспоминается «Вечера на xуторе близь Диканьки» Гоголя. Ты бывала у тети Нади… Похоже?..

— Да, если хочешь. Просто, уютно, очень сытно… Мило… своеобразно… Патріархально…

— Всегда намъ на праздники шлютъ то гусей, то индюковъ, то поросенка… А помнишь, соленый виноградъ… или соленый арбузъ. Розовое варенье. Пальчики оближешь. Ароматно, вкусно…

— А въ общемъ, точно тонкую бумагу кляксъ-папиръ жуешь.

— Они богатые?

— Какъ сказать?.. Трудятся… Домъ у нихъ лучшій на хуторе, подъ железной крышей… Опять-же онъ есаулъ.

— Не правда-ли, какъ это занятно, что у насъ дядя казакъ…

На углу Михайловской, где былъ громадный домъ-дворецъ Елисеева, нельзя было не остановиться. Въ гигантскихъ окнахъ — въ Петербурге еще и не было такихъ — горами сласти и фрукты были навалены. Большая кисть желтыхъ банановъ съ потолка свешивалась, финики въ длинныхъ овальныхъ коробкахъ, винныя ягоды, изюмъ трехъ сортовъ, яблоки пунцово-красныя, зеленыя, оранжевыя, почти белыя, розовыя, длинныя, продолговатыя Крымскія, плоскія, какъ репа — «Золотое семячко», виноградъ восьми сортовъ, апельсины, мандарины, ананасы — все глазъ ласкало и странныя мысли о далекихъ странахъ навевало. Когда двери открывались, изъ ярко освещеннаго магазина тянуло прянымъ, «экзотическимъ» запахомъ ванили и плодовъ.

— Какіе мандарины! — воскликнулъ Гурочка. — Ты видишь, Женя?.. Больше апельсиновъ… И совсемъ плоскіе. Это изъ подъ Батума. А тамъ японскiе какисы… Такихъ у насъ на елке не будетъ.