– Что я говорил?
Он мечтал стать путешественником, отправиться в неведомые страны, а сам никогда не бывал дальше деревни, где проводил лето у своих родных.
Дома у него было много книг Жюля Верна, Стивенсона, Фенимора Купера, Майн Рида. Лешка знал их почти наизусть. Он рассказывал о Проливе Бурь, о каторжных тюрьмах Америки, о золотых приисках Клондайка так, словно сам он все это видел своими глазами. К слову сказать, по географии он шел одним из первых. Это был самый его любимый предмет.
Однажды нам в школе дали задание – написать сочинение на вольную тему.
– Если хотите, можете написать о каком нибудь интересном, выдающемся событии вашей жизни, – сказала учительница русского языка и литературы, которая заменяла временно Марину Павловну, хорошенькая, кокетливая брюнетка, любившая одеваться в яркие цвета, преимущественно в красный и в розовый, и потому прозванная нами «Краснушка».
Может быть, никто бы и не узнал о том, что написал Лешка, но учительница, принеся наши тетради в класс, спросила его:
– Разве на Черном море бывают пассаты?
Мы навострили уши. Лешка встал и, отчаянно краснея, ответил:
– Бывают.
Краснушка поправила воротничок своей малиновой блузки.
– Ты что, сам, своими глазами видел у берегов Сухума кораблекрушение?
Лешка низко опустил голову.
– Что ж ты молчишь?
– Да, – пролепетал Лешка.
Мне кажется, он готов был разрыдаться. Его руки так крепко схватили крышку парты, что косточки пальцев даже побелели.
Наша Краснушка не только любила яркие цвета, но еще и обладала добрым сердцем. Она сжалилась над Лешкой и не сказала больше ничего.
А он весь урок просидел, уткнувшись в одну и ту же страницу учебника.
Зато, когда кончился урок, мы уже не отставали от Лешки. Особенно отличался Зденек.
– Кораблекрушение, – говорил он, щуря глаза. – Вот оно как! Своими глазами видел? И пассаты, и, должно быть, Летучий голландец тоже, надо думать, встретился на пути. А помнишь мертвых матросов на реях с бутылками грога в руках? Ну, не стесняйся, Леша, валяй, выкладывай все…
– Ты же никогда не был на Черном море! – возмущалась Валя. – И разве там бывают кораблекрушения?
Один Роберт ничего не говорил, но в глазах его сквозила явная жалость к бедному, затравленному Лешке.
В конце концов Лешка сдался и чистосердечно покаялся нам, что он все это выдумал.
– Выдумал?.. – злорадно протянул Зденек. – Значит, соврал. А наш уговор?
Лешка чуть не плакал.
– Я не знал, о чем писать.
– Как так – не знал? – удивилась Валя. – Сочинение на вольную тему. Пиши, о чем хочешь.
Лешка прерывисто вздохнул.
– Да, о чем хочешь… Вот вы все говорили, кто о чем напишет, у вас у всех был какой нибудь интересный случай, а я, что мне было делать? У меня же ничего никогда интересного не было.
– Так таки не было? – спросил Зденек.
Лешка кивнул.
– Ну ничего, сколько я ни вспоминал. Вон Валя, например, написала, как она тонула и ее вытащили, а я ни разу, ни одного разу не тонул, я ведь, сами знаете, не люблю плавать и не умею.
Он так жалобно смотрел на нас, словно чувствовал себя виноватым в том, что ни разу в жизни не тонул.
– Ладно, – смилостивилась Валя. – Поговорили, и хватит.
– Нет, не хватит, – сказал Зденек. – Пусть платит штраф!
– Так он же ничего не соврал, – вмешалась я. – Он только написал…
Зденек был неумолим.
– На бумаге или не на бумаге, все равно, уговор он нарушил.
Роберт тронул Лешку за плечо.
– Если тебе нужно перо, я дам. |