- Вообще-то, как-то вечером на меня напала бессонница, и я попыталась их

пересчитать, но сбилась и бросила. Потому что, знаешь, все это очень сложно.

Когда человек пускается на такие авантюры, он не может на одних лишь богатых

"папаш" расчитывать. "Папаши" не прибывают по расписанию, и иногда целые

месяцы бродишь впустую, а иногда приходится вообще бросить бродить, чтоб в

лапы к "фликам"[- полицейским] не попасть или к сутенерам, да чтоб тебя не

взяли на карандаш, и тогда начинаешь тратить свои сбережения, а расходы -

немалые, потому что одеваться всегда нужно по хорошей моде, если хочешь, чтоб

тебя считали не за уличную, а за приличную женщину, которая готова продать

часть своего времени, но лишь за соответствующую цену... Поэтому много

тратишь, и часто сбережения вообще идут ко всем чертям, и идешь закладывать,

и случается даже - чтобы совсем не обнищать да продержаться до следующего

везения, примешь в постель на раз-другой в гостинице какого-нибудь клиента не

на полгода, а на полчаса - и как ты хочешь при всей этой путанице, чтоб я

вела статистику лишь потому, что одним летним вечером один знакомый из

прошлого может потребовать от меня точных сведений.

Робер не возражал.

- А потом бывают и промашки, бывают обманщики, на которых невозможно не

напороться, какой бы хитрой ни была, как бы ни была начеку. Я, например,

всегда с подозрением относилась к франтам помоложе, потому что такие, если

они не с мордой Мишеля Симона и имеют деньги, то могут найти себе что-нибудь

подходящее, не кидая на ветер тысячи, значит, раз клеятся к тебе, то лишь

делают вид, что готовы на щедрость. Но со стариками тоже нет гарантии, и

этот, например, которого ты моим любовником объявил, сыграл со мной как раз

такой грязный номер, что зажарила бы его, как бифштекс, на медленном огне.

Любовник! Если уж это - любовник! Обещал мне луну с неба, морочил голову

сказками про отдельную квартиру - собственную квартиру на мое имя, - а целый

месяц только и делал, что по гостиницам водил, и единственное, что я получила

от него не как обещание, - это пузырек "Карвен" за двадцать франков, если не

считать еды, - только ведь еда, один раз проглотил - и все, а он исчез и даже

еда кончилась, и это в то время, когда я и без того прогорела, и хозяйка

конфисковала у меня чемоданы, потому что я должна за квартиру уже триста

франков, и иди теперь - ищи эти триста франков, чтобы если не что другое, так

хоть тряпки продать, скопленные в добрые дни.

Она снова остановилась, нагнулась и схватилась за лодыжки.

- Ох, ноженьки мои. Рассказывай, как же, что я о них позабуду. Горят, как

огонь.

- Это плохо, - согласился Робер. - Но это лишь первая фаза. Потом вообще

перестаешь их ощущать - и все в порядке.

- Не ври. Если говорить о ходьбе, так я ее знаю лучше тебя. Ноги свои я

всегда ощущаю. И все хуже и хуже.

Он не возражал. Марианна снова зашагала и Робер с ней, думая, что сейчас

действительно бы надо дать ей опереться ему на руку.

Они пересекли площадь "Сен-Филип-де-Рул", освещенную и пустую, и вошли на

Рю-Ля-Буэси. Тут было темно, фонари бледным светом мерцали через один - лишь

вдалеке блестела неоновая реклама "Нью-Йорк Геральд Трибьюн".

- Скажи что-нибудь, - подала голос Марианна.

- Что сказать?

- Неважно что.

- Ничего не приходит на ум. Голова у меня совершенно пуста.

- Признался наконец.

Он не отвечал и они вдвоем продолжали молча идти в темноте и тишине, в

которой лишь эхом отдавались их медленные шаги.

На углу Елисейских Полей Марианна остановилась.

- Можешь подождать меня здесь.

- Согласен.