- Почему бы и нет. Это - следующий шаг. После того, как был "жиголо". [-

наемный партнер в танцах]

- Вот, значит, почему тебе так уличной женщиной меня выставить не

терпелось. На одну доску с самим собой хотел поставить.

- Никем я тебя не хотел выставить. Просто подумал, что когда человек - в

таком положении, как мы сейчас с тобой, то он ничего не рискует потерять,

если будет искренен.

- Может быть. Но что он приобретет?

- Откуда я знаю... Просто выговорится, ему станет легче.

- Смотри-ка! Вот лекарство, какого еще ни разу не пробовала.

- Это видно и без твоих слов. Видно, что ты закрыта и тверда, как

кокосовый орех.

- Верно, я такая. И не собираюсь себя менять. Но один-единственный

разок... Да перед другом детства... Могла бы и исключение сделать, а?

- Твое дело.

- Хорошо играешь бесстрастность. Все голову ломал, как биографию из меня

вытянуть, а теперь безучастного изображаешь.

- Потому что не верю тебе. Одной ложью больше, что толку?

- А чего ты так печешься о правде?

- Потому что она касается тебя. Потому что была бы правдой о Марианне.

Потому что готов принять тебя любой, но именно такой, какая ты есть, а не

такой, какой тебе взбредет в голову представить себя сейчас, чтобы

преподнести мне другую роль назавтра и кто знает какую третью послезавтра ...

- Завтра... послезавтра... Ты что, правда думаешь, что мы сможем пробыть

вместе так долго?

- Я вообще об этом не думал.

- Страшно болят ноги, - простонала Марианна. - А то чуть было не поддалась

на искушение рассказать тебе одну историю...

- Расскажи и забудешь, что болят ноги.

- Какая отеческая забота. Ты вообще-то о ногах моих печешься или о

собственном любопытстве?

- Хорошо, молчи, если хочешь. Только перестань заедаться.

- Молчать... или заедаться. Ставишь меня перед очень трудным выбором.

Молчать - разумнее. Но заедаться - забавнее. К тому же улица эта так и кишит

воспоминаниями. Ты ее знаешь?

- Знаю ее название. Во всяком случае, одеждой я снабжаюсь не отсюда.

- А я снабжалась отсюда. И с "Елисейских Полей". И с "Матиньон". Уличная

женщина вряд ли позволила бы себе такую роскошь. И уже одно это должно

заставить тебя задуматься о своей логике.

- Принимаю к сведению.

- В первый раз это произошло совершенно случайно, - сказала Марианна,

тронувшись дальше. - Я тогда еще работала статисткой. Просто в тот день

работы не было и я слонялась по улицам - глазела на витрины. А когда

остановилась перед "Дюрером", услышала за спиной голос:

- Вам это нравится, эти вещи?

Это был один "папаша", как тот, с кем ты меня видел в тот раз, только чуть

постарше.

- За кого вы меня принимаете? - отпарировала я. - Просто смотрю, что нынче

носят простолюдины.

Он взглянул мне на туалет, а туалет у меня был совсем не от Кристиана

Диора, слегка усмехнулся и спросил:

- А вы... Что бы вы хотели носить?

- О, - сказала я, - такой вопрос требует обсуждения.

Через два часа мы вышли с "Ревийон" и поехали на папашином "бьюике". Перед

этим ходили еще в два места, и я была еще очень глупа и слишком явно

выказывала свою жадность, и если не испугала "папашу", то лишь потому, что

бумажник у него был такого калибра, что трудно было нагнать на него страху.

Не знаю, нужно ли добавлять, что я стала его содержанкой. Ты доволен?

- Дай мне сигарету, - только сказал Робер.

Марианна подала пачку.

- Так ты доволен или нет?

- Начало многообещающее...

Он зажег сигарету, глубоко вдохнул, после чего прилепил сигарету в уголок

рта и вернул пачку.