|
Притворив дверь, он снял с комода зеленый баллончик аэрозоля «Хвоинка» и стал распылять над столом. Когда терпкий запах хвои заполнил комнату, Прохоров достал из кармана два ватных там-пона, засунул в обе ноздри, включил телевизор и сел за стол. На нем стояла перевернутая кверху дном кастрюля. Прохоров приподнял ее. Под кастрюлей на блюдце лежал пакет с нормой и ножницы. Экран из серого стал голубым, зазвучала эстрадная музыка. Эквилибристы в блестящих костюмах раскачивались на трапециях. Прохоров разрезал пакет, вытряхнул норму на блюдце и стал опрыскивать ее из пульвери-затора до тех пор, пока одеколон не скопился под ней желтоватой лужицей. Эквилибристы перелетали с одной трапеции на другую, кувыркались в воздухе. Отложив пульверизатор, Прохоров вытащил из нагрудного кармана пакетик с молотым перцем и тщательно поперчил норму. Потом схватил ее и, стараясь не глядеть, стал откусывать и глотать, не жуя. Эквилибристы быстро спустились вниз, сделали синхронный кульбит и раскланялись, подняв правую руку. Прохоров схватил пульверизатор, направил в набитый нормой рот, сжал грушу. Струя за-шипела, холодя зубы. На арену вышел клоун, театрально раскланялся. Из штанины его выскочила крохотная бо-лонка, с лаем побежала по кругу. Клоун бросился за ней, споткнулся и упал. Прохоров проглотил, попрыскал остатки нормы и запихнул в рот. Болонка подбежала к лежащему клоуну и, вспрыгнув ему на голову, поднялась на задние лапки. Прохоров проглотил остатки, быстро отвернул пульверизатор и, запрокинувшись, отпил из пузырька. Болонка завыла, сидя на клоуне. Зал засмеялся. Прохоров поставил пузырек на стол: – Охооооо… хох… проехали… хт… Он вытер ладонью обоженный рот, вытащил тампоны из носа, положи на блюде. Собачка продолжала выть, зал смеялся. Клоун приподнял полосатый зад и осторожно по-полз за кулисы. – Очено смешно… – буркнул Прохоров, комкая пакет из-под нормы, – усраться можно от вашего юмора… Тампоны набухли одеколоном, плавающие в лужице крупинки перца медленно стягива-лись к ним. С ноги клоуна соскочил ботинок. Клоун высунулся из-за кулис протянул руку. Ботинок взвился и исчез под куполом цирка. – А Чесленко что? – Винокуров переключил скорость, газанул. – Говорит, работа слабая. – Ну, а конкретно? – Конкретно, экспериментальная часть куцая, говорит. – Идиот! Винокуров крутанул руль, машина повернула. Выехали на Ильинское. Бокшеев курил, пуская дым в окно. Соловьев смотрел на стелящуюся дорогу. – Ну, а старик-то? – не оборачиваясь, спросил Винокуров. – Чего старик… старик сказал, конечно. Защищал. На промышленное внедрение нажимал, на сложность испытаний. Экономия большая, там, механические свойства высокие. А Чесленко потом по таблицам пошел. Почему, говорит, устойчивость к интеркристаллитной коррозии так мало экспериментирована? И вообще, говорит, черные точки очень сомнительные. Элемент произвола. – Балбес… господи… вот балбес. А Женька говорил что-нибудь? – Да что Женька. Все то же, знаешь как он. Тот про Фому, а этот про Ерему. Тычет ему в диаграмму с никелем. Ну где коррозионное растрескивание. У нас, говорит, скорость коррозии крайне мала. От концентрации кислоты почти не зависит. Везде, говорит, вертикальные кривые. – Ой, Женя, Женя… он бы лучше про стабилизирующий отжиг сказал. Хром-то равномер-но по зерну распределяется, чего ж он… Проехали пост ГАИ, свернули на проселочную. Бокшеев кинул окурок за окно: – Вообще-то, старики, Чесленко прав. Ну, какого черта Женька испытания скомкал? Ну, на МКК испытал, хорошо, скорость коррозии, структурные диаграммы, но у него даже изотерми-ческого разреза нет, ну это уж надо было… – Но, дорогой мой, образование фаз – это дело учебника, а не кандидатской. |
