Ляля не ответила мне, наклонилась, потрепала Редьку за уши. Потом подняла голову, сказала:

– И он мне нужен, но я не могу иначе. Сейчас я для мамы нужнее всех.

* * *

Она собиралась ехать сразу после окончания школы.

– Даже не желает остаться на выпускной вечер, – сказал дед.

Он резко изменился за это время, похудел, весь как то ссохся.

Он уже не уговаривал ее, понял – все будет бесполезно. Только однажды не выдержал, сказал в сердцах:

– Стоит ли тебе жертвовать своей жизнью для кого то?

– Дедушка, – остановила его Ляля, – подумай, о чем ты говоришь! Разве для мамы что то делать – это для кого то?

И он замолчал, нахмурился.

А она вдруг испугалась, что обидела его, подошла к нему, прижалась щекой к его щеке:

– Дедушка, не сердись, слышишь?

– Я не сержусь, Ляля.

– Дай честное слово.

– Даю.

– Нет, самое честное расчестное!

– Честное расчестное!

– Повтори за мной: честное расчестное, что не сердишься на меня!

– Честное расчестное, не сержусь на тебя!

Это была их давняя игра. Ляля могла переспрашивать сколько угодно, а дед столько же отвечать и клясться: честное расчестное слово!

И мне казалось, обоим одинаково нравится эта игра, и старому и малому.

Мы провожали ее втроем – дед, Юра и я.

Юра сказал:

– Хоть напиши когда нибудь, слышишь?

– Слышу, – ответила Ляля.

Алексей Кириллович произнес с горечью:

– Внучка окончила школу, а я даже не догадался хотя бы что нибудь подарить ей.

– И превосходно сделали, – сказала я. – Вы же ее знаете: что бы вы ей ни подарили, все равно подарит кому нибудь, кто попросит.

Ляля засмеялась:

– И то верно.

Я спросила:

– Когда ты приедешь?

– Осенью. В сентябре или в октябре.

– Или в январе, – продолжил Юра.

Она не ответила, глянула на деда. Подошла, обняла за шею, прижалась к его плечу.

– Дедушка, я приеду, честное слово, осенью я приеду обратно, к тебе…

Он улыбнулся:

– Честное расчестное?

– Честное расчестное, самое пречестное прерасчестное.

– Очень хорошо, – сказал он.

– Дедушка, – сказала Ляля, – очень тебя прошу, не надо так широко улыбаться, тебе не идет.

– Разве? – удивился дед.

По Лялиным щекам катились слезы одна за другой, словно стремились догнать друг друга. Я боялась, что она не выдержит, разревется в голос.

Но она пересилила себя, сказала:

– Дедушка, ты не забывай: с Редькой надо непременно гулять на ночь, слышишь?

– А я не знаю, что ли? – спросил дед.

– Нет, просто напоминаю тебе, с нею надо обязательно гулять на ночь, когда бы ты ни ложился спать.

Ляля взяла меня за руку:

– Тетя Ася, дайте слово, что вы на меня не рассердитесь.

– Даю. А за что я должна на тебя рассердиться?

– Честное пречестное, что не рассердитесь?

– Вот именно, честное пречестное. Так за что же я должна на тебя рассердиться?

Лялины светлые глаза просительно смотрели на меня.

– Вы иногда, ну не часто, ну пусть хотя бы в выходной, берите Жульку Колотыринскую, погуляйте с нею подольше, ладно?

– Нечего подлизываться, не купишь, – отрезала я.

– Я не подлизываюсь, просто говорю то, что есть. Дедушка, – сказала она. – Я сейчас подумала о Редьке.