– Ладно, хватит…
– Нет, не хватит.
Наташа наливает в стакан горячего молока.
– Чтоб все выпила, слышишь?
Вероника Степановна пьет молоко, страдальчески подняв брови, Наташа глядит на нее, опершись щекой о ладонь.
– Эх, мать, бросила бы свои глупости!
– Какие глупости? – спрашивает Вероника Степановна. – Ты о чем?
– Всякие. И зажила бы, как все нормальные люди.
– Что я должна сделать для этого?
– Прежде всего сойтись с папой.
– С кем? С папой? С твоим отцом?
Прекрасные глаза Вероники Степановны полны нескрываемого удивления.
– Да ты, дочь, в своем ли уме?
– Абсолютно в своем.
– Ты только погляди на нее, – обращается ко мне Вероника Степановна, – она хочет, чтобы я сошлась с ее отцом, с которым мы разошлись пятнадцать или шестнадцать лет назад! И где он, отец то?
– Скоро приедет, – отвечает Наташа. – На той неделе я его жду.
– А он писал тебе?
– Само собой. Ты же знаешь, мы с ним переписываемся.
– Дурочка, у него же, наверно, давным давно другая семья, он и думать о нас с тобой позабыл.
– Вот и неправда, – горячо возражает Наташа. – Очень даже думает. Он же мне вот такие письма пишет…
– Хорошо, о тебе он думает, а я то при чем?
– По моему, он и о тебе думает. В последнем письме пишет: «Как мама? Неужели еще не ушла на пенсию?»
– А вот и не ушла! – неожиданно взрывается Вероника Степановна. – И назло ему никогда не уйду!
– И не надо, пожалуйста, сделай одолжение, назло всему свету отморозь собственные уши, – спокойно отвечает Наташа.
Возбуждение Вероники Степановны внезапно гаснет, и она снова начинает, как бы отвечая самой себе:
– Нет, ничего у нас не получится, мы не можем спустя столько лет опять жить вместе. А если тебе скучно со мною вдвоем, заведи собаку.
– Собаку? – повторяет Наташа и оборачивается ко мне: – Когда я училась в третьем классе, мне очень хотелось иметь собаку, а мама говорила: «Подожди, когда перейдешь в четвертый класс». Потом я перешла в четвертый класс, у нас тогда жил дядя Сеня, он не выносил собак. Потом, уже в седьмом классе, когда дядя Сеня исчез, мама говорит: «Нельзя, в седьмом классе очень трудно учиться». А когда я стала десятиклассницей, то надо было готовиться в институт, не до собаки было.
– Теперь я хочу собаку, – говорит Вероника Степановна.
– А кто с ней гулять будет? Все на меня ляжет, мать, и кормить собаку, и гулять с нею, ты же вечно занята, то репетиции, то гастроли, то выездной спектакль.
– Я тебя клятвенно заверяю, – Вероника Степановна поднимает кверху правую руку, – буду гулять с собакой, только не с утра, а днем и вечером.
– Вот так, – Наташа насмешливо щурит глаза, – а если собаке необходимо погулять также и утром?
– Я не могу вставать чересчур рано.
– Хорошо, подождем, пока уйдешь на пенсию, тогда и возьмем собаку.
– А я не хочу на пенсию! – сердито возражает Вероника Степановна. – Если хочешь, можешь сама идти на пенсию.
Не выдержав, смеется от души. И мы с Наташей тоже смеемся.
– Что с ней поделаешь? – спрашивает Наташа, провожая меня до входной двери. – Большой ребенок, ты не находишь?
– Нахожу.
Почему то так получается частенько, что самые наши задушевные разговоры происходят возле входной двери, когда мы прощаемся и все никак не можем расстаться.
– Вот еще одна забота, – говорит Наташа. – Чего то она у меня расклеилась, горло барахлит, ноги болят…
– Пойди с ней к врачу. |