Закончив, я откладываю бритву в сторону и беру еще теплое полотенце. Потом опускаюсь перед ней на колени. Смываю с ее кожи остатки крема и смотрю ей в глаза. И наблюдая, как она смотрит на меня, наклоняюсь вперед и накрываю ее киску своим ртом.

— Да, да… — шипит она.

Я сосу, облизываю и пожираю ее, как безумец — и, возможно, так оно и есть. Она такая скользкая, гладкая и горячая на моих губах, на моем языке. Я мог бы остаться здесь — делать это с ней — вечность. Но вечность — слишком долго для моего страдающего члена.

Тяжело дыша, с колотящимся сердцем, я встаю и срываю с себя полотенце. Подталкиваю колени Оливии вверх, ставя ее ноги на край стола рядом с ее руками, раскрывая ее себе.

Так чертовски красиво.

Беру свою длинную, горячую эрекцию в руку и провожу головкой по ее влаге, дразня кончиком клитор, потирая им розовый бутон. И у меня нет ни капли беспокойства, ни единой мысли о последствиях или ответственности. Потому что это Оливия — и это все меняет.

— Ты уверен? — спрашивает она.

Я веду член вниз к ее тугому входу, скользя по нему, чувствуя призыв войти жестко и глубоко.

— Да, да, уверен.

Оливия кивает, и я погружаюсь в нее. Она сильно сжимается вокруг меня, заставляя меня громко стонать.

— О Боже…

Неприкрытость — плоть к плоти — поразительна. Намного сильнее. Скольжение плотного жара, которое приносит столько удовольствия. Я наблюдаю, как толкаюсь в нее, чувствуя каждый великолепный сантиметр. Это самое эротическое зрелище, которое я когда-либо видел. Оливия стонет — мы оба стонем. И без малейшего сомнения я знаю, что мы очень сильно опоздаем на вечеринку Генри.

Оливия

К тому времени, когда мы действительно покидаем дворец, уже настолько поздно, что Николас попросил Бриджит позвонить и сказать, чтобы они придержали для нас трап.

Он говорит, что мы просто будем курсировать по заливу, но я надеюсь, что Генри не злится на нас за то, что мы задержали его вечеринку.

Мне не стоило волноваться. После того, как мы всходим на борт, сразу видно, Генри слишком пьян, чтобы заметить — или волноваться. Он небрежно обнимает нас обоих, словно не видел несколько недель.

— Так чертовски рад, что ты это сделал! — вопит он, широко раскинув руки. — Я люблю эту гребаную лодку!

Глаза Николаса озабоченно сужаются.

— Вообще-то, это корабль, братишка.

Генри закатывает глаза и чуть не падает.

— Тебе никогда не надоедает поправлять людей? Выпей, черт возьми.

Именно это мы и делаем.

Я попыталась представить себе, как будет выглядеть королевская яхта, но, как и практически любой другой опыт в этом безумном путешествии, мое воображение, к сожалению, не дотягивает до увиденного.

На «корабле» есть все мыслимые виды роскоши. Это плавучий дворец — и почти такой же большой. Вереницы лампочек усеивают небо над палубой, и некоторые из гостей — тоже пьяные, но не так сильно, как Генри — превращают ее в импровизированный танцпол. Они кружатся в такт музыке, доносящейся из динамиков ди-джея. Играет Канье Уэст — и я смеюсь про себя, вспоминая наше с Николасом первое свидание.

Кажется, это было так давно. Столько всего произошло. Так много изменилось.

С бокалами в руках мы с Николасом вливаемся в толпу.