— Значит, мешок с дерьмом не я, а моя семья?

— Я этого не говорил.

— Это именно то, что ты сказал.

Я бросаю на стол выписку из банка.

— Вот уже десять лет в прессе об этом не было ни слуху ни духу. А потом, через несколько недель после того, как я все тебе рассказал, это попало в газеты, и так случилось, что одновременно ипотека твоей семьи была погашена? И что я должен думать?

Оливия вздрагивает, проводя рукой по лбу.

— Я не знаю, что сказать.

Мой голос гремит.

— Скажи, что ты этого не делала!

Она смотрит мне прямо в глаза, подбородок поднят, глаза горят.

— Я этого не делала. — Но затем, когда я ничего не говорю, ее лицо сникает, словно рухнувший карточный замок. — Ты мне не веришь.

Я отвожу взгляд.

— Поставь себя на мое место.

— Я пытаюсь. — Ее губы дрожат. — Но я бы тебе поверила, поэтому не могу этого сделать, — она качает головой. — Когда это я давала тебе повод думать, что мне нужны деньги?

— Возможно, вам и не нужны были деньги… вначале, — вставляет Уинстон, как адвокат, задающий вопрос во время судебного процесса. — Но потом вы приехали сюда и воочию увидели богатство, которое могли бы получить. Возможно, в связи с приближающимся отъездом, вы сделали выбор, чтобы успеть получить то, что могли.

— Закрой свой рот!

Оливия бросается на него. Но я хватаю ее за руку и тяну назад.

— Достаточно.

Наши глаза встречаются, ее такие большие и умоляющие. Умоляющие меня поверить ей. И, Господи, я хочу этого. Но неуверенность скручивает мое сердце, мешая дышать.

— Я позвоню отцу, — заявляет Оливия. — Он скажет тебе, что это ошибка.

Она достает из кармана телефон, набирает номер и ждет. Спустя время, которое кажется чертовой вечностью, она нервно смотрит на меня.

— Не отвечает. Попытаюсь еще раз.

Пока она набирает номер, я спрашиваю Уинстона:

— Откуда взялись деньги?

— Мы еще не смогли отследить передачу, мы над этим работаем.

Мой голос сильный, повелительный.

— Мне нужна эта информация, Уинстон. Это единственный способ узнать наверняка.

Оливия медленно убирает телефон от уха. И пристально смотрит на меня, как на незнакомца. Нет — хуже — будто я монстр.

— После всего, что произошло, после всего, что я готова отдать ради тебя, после всего, что мы говорили друг другу последние пять месяцев… тебе нужно больше информации, пока ты не решишь, что я не из тех людей, которые могут взять один из самых болезненных секретов твоей жизни и продать его дешевым газетенкам?

Внутренний голос предупреждает меня остановить все это. Прямо здесь, прямо сейчас — не идти дальше. Он говорит, что у меня нет причин не доверять ей. Что она никогда не сможет так со мной поступить. Не та Оливия, которую я знаю.

Но я не обращаю внимания на этот голос. Потому что он лжет. Я слушал его раньше — снова и снова, когда был молод, глуп и не прав. Я больше не ошибусь. Не в этом… не в ней. Это бы… сломало меня.

Мое лицо словно маска — холодное и пустое.

— Да. Мне нужно больше информации.