Прямой нос, полные губы, идеально подходящие для того, чтобы шептать темные непристойности. Мужественные брови нависают над серо-зелеными глазами, обрамленными длинными ресницами. Его волосы темные и густые — несколько прядей падают на лоб, придавая непринужденный, резкий, лучше-со-мной-не-шути вид.
— Привет.
— Ну… привет. — Уголок его губ приподнимается. И это выглядит… игриво. Мужчина рядом с ним — рыжеволосый, немного пухлый, со светлыми искрящимися голубыми глазами — говорит:
— Скажите, что у вас есть горячий чай и все мое состояние ваше.
— Да, у нас есть чай, и он обойдется вам всего в $ 2,25.
— Вы официально моя любимица.
Они выбирают столик у стены, темноволосый двигается уверенно — как хозяин заведения, как хозяин всего мира. Он садится в кресло, откинувшись на спинку, расставив колени, его глаза скользят по мне, словно у парня рентгеновское зрение.
— Вам тоже нужен столик? — спрашиваю я двух мужчин в темных костюмах, стоящих по обе стороны двери. Держу пари на чаевые, что это телохранители — в городе я видела достаточно богатых и знаменитых людей, чтобы их узнать — хотя эти двое слишком молоды.
— Нет, только нам, — говорит темноволосый.
Интересно, кто он. Может, сын какого-нибудь богатого иностранного инвестора? Или актер — для этого у него есть тело и лицо. И… представительный вид. Это безымянное качество, говорящее: «Обрати внимание — ты захочешь вспомнить меня».
— Вы, парни, довольно храбры, чтобы выйти в такую погоду. — Я кладу на стол два меню.
— Или глупы, — ворчит рыжий.
— Я вытащил его, — говорит темноволосый, его язык слегка заплетается. — Улицы пусты, так что я могу прогуляться. — Его голос заговорщически понижается. — Меня выпускают из клетки всего несколько раз в год.
Понятия не имею, что это значит, но то, что он сказал, может быть самым волнующим событием за весь день. Черт, звучит жалко. Рыжий просматривает меню.
— На чем специализируетесь?
— Пироги.
— Пироги?
— Я делаю их сама. Лучшие в городе.
Темноволосый произносит нараспев.
— Расскажи мне еще о своем великолепном пирожке. Он вкусный?
— Да.
— Сочный? — я закатываю глаза.
— Оставьте это.
— То есть?
— Я имею в виду, можете оставить свои намеки с пирожком. — Мой голос делается ниже, имитируя жуткие реплики, которые я слышала слишком много раз. — «Ты подаешь пирог с шерсткой, я буду поедать твой пирожок всю ночь, детка» — я поняла.
Он смеется, и его смех звучит даже лучше, чем его голос.
— А как насчет твоих губ? — мои глаза устремляются на него.
— А что с ними?
— Они — самое милое, что я видел за очень долгое время. На вкус они так же хороши, как выглядят? Держу пари, так и есть. — У меня пересыхает во рту, и мое остроумие сникает.
— Не обращайте внимания на эту жалкую развалину, — говорит рыжий. — Он надирается уже три дня подряд.
«Простите развалину» поднимает серебряную фляжку.
— И на пути к четвертому. |