Все замолчали, раздумывая над его словами. Крапивин снова включил магнитофон.

«…наря. Я не политик. И даже не чекист. Я мент, опер. С точки зрения вашего умного товарища – мусор. Поэтому мне нужен Кных».

– Зачем ему Кных? – спросил Перельман Круглова после щелчка.

– Сказал, политикам не верит. Понять его можно, в политике он ноль без палочки, разве что за «шестерку» сойдет. А Кныха подомнет – кормиться всю жизнь будет. Кныха сдаст, своего человечка вместо него поставит. И на работе выслужится.

– Чушь собачья! – махнул рукой Карпухин. – Не верю я этому оперу. Он что, не понимает, в чей карман лапу сует?! Бред какой‑то, бред!.. Это все равно, как если я беру ссуду в частном банке и при этом договариваюсь не с банкиром, а с кассиром.

– Еще мнения будут? – спросил Крапивин сквозь сдерживаемый зевок и посмотрел на часы.

– Будут, – отозвался Перельман. – Я его игру понял. О миллионе Большакова он знал. И знал, что Опанас мертв, а потому ни подтвердить, ни опровергнуть их договора не сможет. Кных этот ваш… подонок… скрыл от меня, что забрал миллион у Опанаса. Вот на это он и рассчитывает, поэтому и хочет встретиться с ним с глазу на глаз. А потом он Кныха выследит и сдаст. И за это получит обещанный миллион от властей.

Все удивленно переглянулись. Против такой версии ни у кого возражений не нашлось.

– Есть еще доказательство того, что Рыбаков играет свою партию, а не поет с чужого голоса, – вмешался Калитин. – Ни о своей связи с Большаковым, ни о том, что Грач мертв и Рачинский дал ложные показания, ни об инсценировке покушения на меня он не сказал ни в МУРе, ни в прокуратуре.

– Ни о чем это не говорит! – снова не согласился Карпухин. – Скажет еще. Оформит свои показания письменно и оставит в надежном месте. А после встречи с Кныхом…

– Неужели вы не понимаете, генерал, что после встречи с Кныхом он уже никому ни о чем не расскажет? – состроил брезгливую мину Калитин. – Получив деньги от главаря банды, которого разыскивают все спецслужбы России и которого приказано живым не брать, он – вне закона. А факт передачи денег мы зафиксируем скрытой камерой.

– Думаете, он это не предусмотрел? – спросил Перельман. – Не понимает, чем рискует?

– А как по‑вашему, Андрей Иосифович, игра стоит свеч? – снисходительно улыбнулся Крапивин и тут же стер с лица улыбку: – Значит, так, господа! Сейчас младенцу ясно: дни этого режима сочтены. Поэтому мне глубоко плевать, есть у нашего с вами опера компромат или нет. Того, что ему известно, вполне достаточно для проверки прокуратуры. Кто его знает, чем эта проверка может для нас обернуться. В преддверии грядущих событий, я думаю, никому из нас не хочется потерять того, что создавалось годами, и таким образом оказаться за бортом при новой власти. Поэтому делайте, что считаете нужным, но риск должен быть сведен к минимуму. Это понятно?

Судя по гробовому молчанию, непонятливых не нашлось.

– Кныхарев свое дело сделал, – продолжал владелец фирмы. – Его, как мне доложил полковник Калитин, усиленно разыскивают ФСБ и Генпрокуратура, нам он больше не нужен. Позаботьтесь об этом раненом… Рачковском, кажется… Если он начнет говорить, то вам, полковник, несдобровать в первую очередь. Что касается милиционера… Если этот парень действительно играет свою игру, то он мне положительно нравится.

– Вы что, собираетесь подарить ему мой миллион?! – возмутился Перельман.