Кто‑то свистнул из темноты холла на втором этаже. Студент остановился. Из кресла поднялся человек в распахнутом кожаном пальто, шагнул на свет.

– Привет, Симоненко, – натянуто улыбнулся он и протянул расслабленную ладонь. – Не узнаешь?

– Мы разве знакомы? – всмотрелся студент в грубоватое лицо «кожаного».

Мимо прошмыгнула девчонка со стопками книг – переносила «источники знаний» из комнаты в комнату.

– Андрюша, приветик! – защебетала «искусствоведка». – Зайдешь?

– Попозже.

Коридор обезлюдел. Будущий живописец и его гость стояли друг напротив друга.

– Только не говори, что ты меня не узнал, – негромко, но, как показалось Андрею, грозно предупредил незнакомец. – Ты ведь художник, у тебя должна быть хорошая память на лица. Не так ли?

– Художник от слова «худо», – усмехнулся студент.

– Ладно прибедняться! Пригласишь в комнату или здесь потолкуем?

Андрей временно жил один: дипломник Малахов подался на зимние этюды в Балашиху, сокурсник Найда уехал хоронить отца. Звать этого малосимпатичного мужика в комнату не хотелось, но что‑то недоброе уже поднималось из тайников памяти, что‑то предвещало серьезный разговор, не предназначенный для посторонних ушей.

– Может, представитесь? – пожал плечами студент. – Правда не помню!

– Зови Борисом, не ошибешься. Брат я твой. Молочный… – прибавил незнакомец и неожиданно рассмеялся.

Симоненко почувствовал, как сердце подпрыгнуло и провалилось в какую‑то бездну, а руки стали ватными, непослушными. Так бывает за минуту перед тем, как живописный страх схватит своими цепкими лапами.

– Не понял. Но ладно, – с наигранной бодростью усмехнулся студент. – Пошли, чего стоять.

– Вот так‑то лучше. Ничего, сейчас все поймешь.

«Ленка? – на ходу нашаривая в кармане ключ, силился сообразить Андрей. – Ну да… Брат, брат… „молочный“… Хм… Если он претендует на Ленку Цигельбар – разговор короткий: пусть решает сама. „Молочный“… спал он с нею тоже, что ли?..»

Симоненко отворил дверь, включил свет, снял куртку, едва не выронив бутылку из кармана.

– Садись, – кивнул он.

Борис скинул пальто на меху, швырнул на кровать.

– Выпьешь? – спросил хозяин комнаты.

– Нальешь – выпью. Один живешь?

– Временно один.

Лена была его девушкой с первого курса. Два года они при каждом удобном случае занимались любовью, строили планы на будущее, хотя далеко заглядывать Симоненко не любил. Во всяком случае, у девушки была московская прописка, приличная квартирка в центре, и папа – проректор по работе с иностранными студентами. Намечался обмен с французской Академией искусств, куда они планировали поехать вместе.

– Твоя работа? – показал Борис на увешанные этюдами стены.

– Могу продать.

– Это не по моей части, – хмыкнул гость.

Симоненко поставил на стол граненые стаканы, разрезал на четыре части подмерзшее на подоконнике яблоко.

– Рассказывай, где мы пересекались. Вроде видел где‑то, а где – не припомню, – сказал он и разлил по стаканам подозрительно пахнущую жидкость.

– Рассказываю, – заговорил Борис и вперил в собеседника тяжелый взгляд.